– Неприятно, когда все с мамами и папами придут, а я без папы, – отвечаю я и смотрю в потолок.

Дедушка замолкает, и за него вступается бабушка.

– Дед дело говорит, зачем его ты его расстраиваешь? Он переживает ведь за тебя, не видишь разве?

– Вижу, – под нос говорю я и прислушиваюсь к каждому звуку, чтобы не упустить момент появления машины.

– Иди на порожках постой, как раз увидишь, как подьедет, – снисходительно предлагает бабушка, видя, как я волнуюсь.

– А можно?

– Можно, только в грязь не лезь смотри, вчера после дождя все грядки размыло, тебя потом от грязи до следующего сентября не отмоешь, -грозит бабушка.

– А что, тогда уже будет третий раз в первый класс, сама говоришь, что Бог троицу любит.

– Быстро на улицу, -шикнула бабушка.

Я передразнила ее, пока она не видит, и вышла на порог. В виноградных листьях сидел Чб и высматривал пролетающих над гаражом воробьев. Дул ветер, и от него пахло пылью и осенью. Все яблони уже давно отцвели, и только старая антоновка, что росла за душем подставляла солнцу свои зеленые бока. В груде бревен, что лежат у сарая, уже сновали галки и вороны, выискивая упавшие яблоки, и громко каркали, обнаружив что-то съестное. Я решила немного нарушить запрет бабушки, и пойти в виноградник, чтобы погладить Чб перед школой, но даже не успела спустить ногу с последней ступеньки, как тут же услышала.

– И не вздумай! Проглядела? Отец приехал.

Ба перевела взгляд на калитку. И правда, папа приехал. Я махнула ему рукой, а он крикнул.

– Садитесь все, сейчас опоздаем.

– Ты посмотри, боится опоздать, – проворчала бабушка под нос, – Вов, иди быстрее, поехали.

Папа посигналил нам, и мы наконец покинули двор. Всю дорогу бабушка трогала мои банты, проверяя, ничего ли не растрепалось, и мне казалось, что она сейчас растрепет их намного быстрее, нежели я.

– Ну что, ты уже почти ученица? – подмигнул папа, и придерживая левой рукой руль, просунул правую на задние сидения.

– Элла Ивановна, помогите чуть.

Что-то зашуршало, и через секунду папа протиснул к моему сидению большой букет розовых пионов. От него пахло настолько замечательно, что я даже не могу описать этого.

– Спасибо, па, – улыбнулась я и, сжав букет крепче, уткнулась в окно. По улице шли толпы детей с гладиолусами, хризантемами и розами. Нескончаемый цветочный поток, который, судя по времени, опаздывал так же как и я.

– А почему Бабари не поехала? – спросила я у папы.

– Она не очень хорошо себя чувствует сегодня, но она от всей души просила тебе свои поздравления.

– Ну ладно, -я вздохнула.

Мы уже подьезжали к повороту школу, и я услышала, как дедушка ерзает на сидении.

– Вов, ты что, боишься в школу идти? -засмеялась бабушка.

– Ничего я не боюсь, скажешь то же глупости какие. Паркуйся здесь, Саш, оттуда потом не развернешься.

Папа поставил машину, и мы начали выходить. Сначала вышел дедушка, и помог выйти бабушке, а потом вышел папа, и помог выйти мне. Улица была еще шумнее, чем она казалась из окна машины. Мы двинулись к школе, вместе со всем этим суетящимся потоком, в одной руке я держала букет, а в другой папину руку, а потом он ее убрал, потому что ему стал кто-то звонить. Я спросила у него кто это, а он куда-то отвернулся и сказал куда-то в сторону «да это так, с работы». А может и еще что-то сказал, но я ничего не услышала, потому что было очень шумно, особенно по мере того, как мы подходили к школе. В воротах творилась суета, дети с родителями втискивались по очереди в калитку, и осматривали в панике школьный двор, желая отыскать табличку с буквой своего класса. Посередине школьного двора прямо перед клумбой стояло четыре микрофона, две женщины и два мужчины. Когда стихла музыка, они стали громко объявлять присутствующие классы, и показывать рукой направление, где строится та или иная шеренга. Наконец объявили.