Проходя по длинному коридору между башнями, он не удержался и посмотрел вниз на свой город. Взгляду открывался довольно унылый пейзаж, в котором преобладали лишь серые и коричневые тона. Небо снова закрылось мрачными, полными ледяной водой тучами, а на линии горизонта по-прежнему лежал густой туман.

И все-таки начался новый день. Хотя отличить утро от вечера было практически неразрешимой задачей – постоянный сумрак, лишь изредка осветляющий и разряжающий свои полутона, лишал возможности разобраться в этом вопросе.

Но, несмотря на серую хмарь, человек все равно знал, что наступило утро. За долгие годы он научился различать такие нюансы. Утро имело свой особый аромат – свежий, побуждающий к действию, а редкие розоватые всполохи на горизонте, словно размытые, разбавленные до предела неумелым художником, казались ему невообразимо яркими и прекрасными.

Вечер был другим – с более тяжелым, сырым воздухом, с клубящимися возле ног дымными клочками вечного тумана, слегка отдававшего запахом мокрой древесины и лежалой травы. Белесая густая дымка присутствовала, конечно, и в начале дня, но то скорее было легкое касание позднего осеннего духа, незначительные остатки богатого ночного пиршества, быстро растворяющиеся к полудню. Вечером же, она не стеснялась плотно окутывать улицы своей паутиной, сплетая в густой черноте замысловатые призрачные лабиринты. Это могло бы показаться романтичным, даже красивым, если бы не жесткий холод, пробирающий до костей, и не такое же нескончаемое, беспросветное, леденящее душу одиночество.

Человек стоял и смотрел на ровный рисунок городских улиц, теряющихся за темными крышами домов. Все здесь было мрачным. Сегодня даже вид нежной золотистой полоски у горизонта не спасал от тоски. Только беззаботный ветер почти весело делал свою уборку, сгребая мокрую листву в опрятные кучки по краям дороги.

Человек громко вздохнул, представив, каким этот город, должно быть, был раньше. Но перед глазами почему-то возникал не сам город, а лишь его изображения – красочные мозаичные картинки. Они яркой вспышкой промелькнули в сознании и погасли, оставив после ощущения потери. Он закрыл глаза и постарался снова вызвать их перед собой.

Вот городская площадь, заполненная разношёрстой яркой толпой, громко смеющейся, а то и переругивающейся в ожидании чего-то значительного, например, представления заезжих артистов; солнце высоко стоит над горизонтом, освещая буйную зелень молодых пушистых деревьев, горделиво возвышающихся по краям аллей, и праздничную россыпь цветов, фигурно высаженных на клумбах вдоль домов или просто разбросанных отдельными мазками в густой летней траве; хор голосов, сливающихся в одну большую волну, разносится далеко вокруг, ему вторят другие звуки: где-то кричит петух, плачет ребенок, лают собаки – и все они вплетаются в общую картину, заполняя собой белые пятна, позволяя ей стать по-настоящему живой, такой, в которую можно захотеть окунуться вместе с головой, как ныряют в освежающий прохладный ручей после утомительного жаркого дня.

Ему вдруг стало нестерпимо грустно и одиноко, как в самом начале. Он распахнул решетчатое окно и позволил холодному воздуху ворваться внутрь помещения, постоял еще несколько минут, почти не чувствуя обжигающего холода, и пошел дальше.

Благородные лица, полные спокойствия и скуки смотрели ему вслед немигающими восковыми взглядами со старых картин, украшающих некогда роскошную галерею. А он неторопливо шел, немного загребая своими большими грубыми ботинками, покачиваясь, словно во сне, и вспоминал.