Через месяц после возвращения с фронта Василий по рекомендации своего дяди, имевшего в Казанской гармонной фабрике близкое знакомство с руководством, устроился на предприятие разнорабочим. А после прохождения врачебной комиссии его назначили начальником охраны предприятия и выдали преклонного возраста наган, который он с гордостью носил в старенькой кобуре, сохранившейся, вероятно, еще со времен царского режима.

При прохождении очередного освидетельствования врачебная комиссия вдруг засомневалась в его психическом состоянии, так как в «красноармейской книжке» был указан диагноз, который не подразумевал занимать руководящие должности и тем более иметь дело с оружием: «…младший сержант Хрипунов В. А. уволен из армии в результате тяжелой контузии головного мозга, в результате чего выявлены затяжные психические расстройства, головокружение, а также головные боли. В острый период травмы стало развиваться паралитическое косоглазие…» После некоторых дополнительных обследований Василию удалось убедить врачей, что он перенес не тяжелую контузию, как написано в книжке (обычно сопровождающуюся длительной потерей сознания, часто с нарушением дыхания и кровообращения), а легкую, проявляющуюся в виде шума в ушах.

Работа начальника охраны пришлась ему по душе: сутки работаешь, двое отдыхаешь. Оставалось немало свободного времени, чтобы отдохнуть и подправить материальное благосостояние.

Вскоре Василий сошелся с симпатичной девушкой, проживавшей также на Суконке и которую помнил еще совсем девчонкой. Поначалу жили во грехе, не думая о чем-либо серьезном, а потом решили официально оформить отношения. Еще через год родилась дочь. Хрипунов стремился наряжать жену во все лучшее, исполнял ее малейшие капризы. «Надька – девка видная! – размышлял Василий. – Чтобы удержать такую яркую кралю, нужно большие хрусты иметь! Красивым барахлом ее заинтересовать. С шантрапой, с которой сейчас квартиры обносим, много не принесешь… Пойти на крупное дело у них духу не хватит, был бы Петро, обязательно что-нибудь придумали бы. Только где он сейчас? Говорят, что чалится где-то».

Вскоре невеселые думы об убитых стариках отодвинулись куда-то на задворки сознания. Хрипунов заставил себя поверить в то, что их просто не существовало, и почти сразу же закончились бессонные ночи, без следа улетучился липкий противный страх.

Неделей позже Хрипунова потревожил стук в дверь.

– Иди открой! – сказал Василий, посмотрев на жену.

Надежда подошла к порогу, скинула металлический крючок с дверного косяка и, увидев перед собой рослого ссутулившегося мужчину, удивленно спросила:

– Вам кого?

Гость, в свою очередь, тоже выглядел обескураженным:

– В этой квартире Хрипуновы проживали. Они переехали?

Молодая женщина отступила на шаг в полутемный коридор и громко произнесла:

– Вася, это, кажется, к тебе пришли!

В проеме длинного и узкого коридора показался и сам хозяин. Василий Хрипунов совершенно не изменился – все такой же сухопарый, черноволосый, словно время прошло мимо него. Правда, кожа на скулах будто бы немного пообтерлась и приобрела грязновато-пепельный цвет, да вот еще косоглазие появилось. А так все тот же!

– Петро! – заулыбался Хрипунов, широко раскинув руки. – Неужели ты? Давненько не виделись. – Обнялись, слегка постукивая друг друга по плечам. – А я как раз о тебе недавно думал. Проходи, чего же ты как неродной!

Петр Петешев прошел в знакомый коридор, стены которого еще до войны были оклеены обоями. В комнате лишь малоприметные изменения – все те же зашарканные полы, прежняя старинная массивная мебель с резными дверцами и стенками с облупившимся лаком. Даже занавески на окнах неизменные, разве что заметно выцветшие… Казалось, что время в этой комнате запылилось и замерло.