Молодежь, склонная к кучному проживанию, охотно принимала в квартиры менее удачливых собратьев, по воле окаянной судьбы оставшихся без жилья, а потому число жильцов порой увеличивалось едва ли не вдвое.

Веселые, склонные к застольям и многим похабным развлечениям, зараженные революционной бациллой, студенты нередко проводили вечера в загульных застольях и жарких спорах. А потом, дружески обнявшись с оппонентами, гурьбой шли в местные бордели, каковых в Марусовке всегда было немало, а с появлением студентов их количество увеличилось многократно. Отходя от жестокого похмелья, студенты и разночинцы топали на Старо-Горшечную улицу, в бакалейную одноэтажную лавку Андрея Деренкова (хозяина двух пекарен и булочной, человека простого, с добродушным лицом), при которой была лучшая в городе библиотека, где было немало редких и даже запрещенных цензурой книг.

Марусовка во все времена значилась в сводках полиции как место, где собираются неблагонадежные политические и уголовные элементы. Дня не проходило, чтобы на Марусовке не приключилось поножовщины; случалось, что конфликты перерастали в самые настоящие побоища со смертоубийствами. Даже с приходом советской власти образ жизни ее обитателей мало изменился – все та же разгульность и вольница. Только прошедшая война, вычистившая значительную часть ее обитателей, заставила малость поутихнуть ее старожилов и отступить от прежнего образа жизни.

Всплеск преступности в Марусовке произошел после возвращения с войны фронтовиков. Привыкшие к оружию отставные рядовые и бравые сержанты нередко пускали его в дело в разгар горячих споров как последний убедительный аргумент; зачастую смертоубийства случались по пьяному делу, когда видели в спорщике не человека, имевшего собственное мнение, а неприятеля во вражеском окопе.

Все три случая убийств, произошедшие в последние недели, походили один на другой: жертвами становились старики, неспособные оказать должного отпора. Бандиты, пользуясь доверчивостью пожилых людей (старики, как и дети, склонны к простосердечности), заходили в их дома, после чего жестоко убивали, забирали все самое ценное и уходили незамеченными. Немногие свидетели, видевшие одного из убийц в потемках, утверждали, что он высокого роста, носит военную или милицейскую форму; по выправке напоминает военного. Особых примет не обнаружено.

Нынешние убийства никак не укладывались в неписаные правила Марусовки: убивать и грабить стариков считалось делом отвратительным, а потому среди коренных обитателей глухо клокотало возмущение.

– Папироской не угостишь? – подошел к Виталию Викторовичу крепкий брюнет лет сорока. Манера держаться, блатной флер, наколки на пальцах выдавали в нем человека бывалого, много повидавшего. Такие люди стараются держаться от милиции подальше, только большая нужда может заставить их приблизиться. Похоже, что таковая назрела.

Щелкунов вытащил распечатанную пачку «Беломорканала» и, выбив из нее папиросу, протянул брюнету (от внимания майора не укрылось, как лицо брюнета дрогнуло).

– «Беломорканал», значит… Памятные места!

– Приходилось бывать? – щелкнул трофейной зажигалкой Виталий Викторович и поднес крохотный огонек к лицу брюнета.

– А то как же! Пять лет у хозяина протянул! Благодарствую. – Он раскурил папироску. – Каждый второй «Ударник». Вот только значков не выдавали… Я ведь не только на Беломорканале чалился, а еще и на Соловках побывал. – Глубоко затянувшись, он закрыл глаза, с минуту подержал в легких дым, а потом выдул его тонкой упругой струйкой. – Помню, в двадцать девятом к нам «буревестник революции»