– Бушевал?

– Фантомас в подмётки не годится! Ты такие корки мочил! Вилы!

– Хорош заливать!

– Зуб даю! – Славка поддел ногтем верхние резцы и произвёл щелчок.

– Гонишь! – не верил Острогор.

– Ей бо! А ты что, не помнишь ничего?

– Почему? – нахмурился Сергей. – Помню. С электрички прыгали. Потом машину поймали. Водила, фуфломёт, на фонарь посадил, потом пузырь принёс. Палёнка была, точняк, вот и развезло.

– А дальше?

– Дальше? – Сергей сморщился и попытался сменить тему. – Что там с билетами?

– Дальше – сдвиг по фазе и КэЗэ, – ответил на свой вопрос Голубченко. – А билеты взяли. На Алма-атинский. Но только два. Будем договариваться при посадке с проводником. Бугор предлагает в качестве парламентёра твою кандидатуру, – его лукавые глаза сощурились. – Ты себя отлично зарекомендовал, – он засмеялся.

– Иди ты! – Сергей ругнулся и отвернулся, зашарив по карманам. Достав сигаретную пачку сказал, не оборачиваясь. – Я покурить.

Голубченко, оставшись караулить вещи бригады, озорно смотрел в удаляющуюся армейскую гимнастёрку друга, измятую и грязную.

Острогор на перрон не пошёл. Не желал столкнуться с Корневым и Цыганом. Требовалось побыть одному, осмыслить накуралесенное.

Солнце, выжигавшее степь горящей лепёшкой кизяка, подползало к зениту. Было жарко, но не душно, как в зале ожидания. Сергей прошёл к молодым низкорослым карагачам и опустился в тень на жухлый, выгоревший коврик травы. Закурил. От табака стало противно, и он выбросил сигарету, сплюнув густым жёлтым шариком.

Прислонившись к шершавому стволу, парень прикрыл глаза и обхватил гудевшую голову руками. Коря себя за безудержность в потреблении алкоголя, он начал вспоминать вчерашнее. Где-то на середине ретроспективы недавних событий эпизоды начали путаться, сбиваться в кучу и, в конце концов, оборвались. Непреодолимое препятствие амнестического провала не позволяло восстановить картину минувшего.

А всё происходило следующим образом. Солдат-проводник электрички, идущей от стартовых площадок до Ленинска, забыл вовремя, несмотря на клятвенное обещание, предупредить об остановке на предпоследней станции, расположенной у селения Тюратам, и бригаде пришлось прыгать из вагона на ходу. Гена Смирнов – единственный из всех, не принимавший участия в попойке, пытался образумить соратников, красочно рисуя перспективу приобретения жутких увечий с последующей оккупацией больничных коек хирургического отделения больницы.

Отговаривая от десантирования, он предлагал доехать до конечной станции и уже из Ленинска добираться до вокзала на автобусе. Куда там! Всё безуспешно. Его и слушать не хотели. Вариант с длинным крюком не устраивал сторонников бескомпромиссных решений. Короткий путь был гораздо предпочтительнее, и первоначальный замысел отменять не стали, внеся в него корректировку с учётом изменившихся условий.

Известно: пьяным море по колено. Но каково быть среди этих смельчаков трезвому и здравому? В лучшем случае – неуютно. В худшем – вариантов тьма тьмущая!

В данном случае непьющий был отправлен за борт, вслед за сброшенными вещами. Протесты и мольбы Смирнова, вкупе с его упорным сопротивлением и судорожным цеплянием за поручни, не были приняты во внимание, и длинное тело было отдано на растерзание жёсткой, выжженной казахским солнцем бесплодной степи. Вышвырнутая жертва брякнулась об твёрдый черепаший панцирь грунта и покатилась сухим и потрескивающим рулоном рубероида вдоль железнодорожных путей, демонстрируя отчётливые признаки жизни.

Лучше жёсткая земля, чем земля пухом! Глубоко презирая мягкую посадку, когорта бесшабашных пассионариев полетела из электрички вслед за запущенным ими пробным шаром. Бесстрашные орлы выпархивали из тамбура и после короткого, но неподражаемого полёта камнями падали вниз, украшая скудный пейзаж нехарактерными деталями ландшафта.