– Согласен! Но разве Ленин не говорил о роли кухарок в деле управления государством?

– Не передёргивай, пожалуйста!

– По мне так это наглядная иллюстрация предначертаний вождя! – не унимался Алексашин. – Твой подчинённый не первый и не последний, кто собирается жениться на работнице столовой. Ты пойми, пока мужчины и женщины живут в одном здании, как ни старайся их контролировать, а грех Адама и Евы они извернутся, а умудрятся провернуть. Увы, тут я бессилен. Я несколько раз ставил вопрос ребром еще до переезда школы в новое здание о недопустимости смешанного заселения общежития. Но мою точку зрения не поддержали! – капитан первого ранга нахмурился, – она, видите ли, противоречила концепции автономности жизнеобеспечения режимного объекта. Так что теперь пожинаем плоды. Твоё подразделение в частности. Твои орлы на пятом этаже общежития?

– На пятом.

– Гарем на третьем. Так ты радоваться должен, Борис Евгеньевич! Ваши показатели не смогут спровоцировать демографический взрыв.

– Пока я начальник 9-го факультета, я буду бороться с этим явлением! Я их отважу к молодухам шастать! А кому будет не нравиться – пусть пишут рапорт! Отчислю!

– Не затевай стрельбы по воробьям! Бесполезно! – Алексашин махнул рукой и наставил на Лукомского холодные глаза, окаймлённые тяжёлыми веками. – У меня к тебе вопрос. В твоей же епархии арабы?

Лукомский утвердительно кивнул.

– Не буду тянуть кота за хвост. Найдётся на их кафедре вакансия для молодого специалиста?

Направляемая полковником в рот вилка заметно снизила скорость своего перемещения.

– Это не в моих правилах, – продолжал Алексашин, не дожидаясь ответа. – Протекционизм, патронаж… Но дружба, сам понимаешь! Товарищ спрашивал. А я с ним и Крым, и Рым, и воду, и медные трубы!

– Баба?

– Кто? Товарищ? – большие висящие мешки под глазами Алексашина надулись винными бурдюками.

– Арабист.

– Арабист? А, ну да! – лицо, принявшее до этого рельеф вырубленной в скальных фиордах маски, оттаяло. – Девушка. Племянница моего друга. Двадцать пять лет.

– Молода.

– Этот параграф быстро устаревает.

– Замужем?

– Да.

– Это хорошо, – Лукомский отодвинул пустую тарелку. – В конюшне сплошь жеребцы.

– Арабские чистокровные.

– Всякие, – начальник 9-го факультета вытер губы салфеткой. – И владимирские тяжеловесы, и орловские рысаки, и дончаки, и ахалтекинцы.

Официантка, принёсшая заказ, расставила обед перед Алексашиным и, одарив его дежурной улыбкой, удалилась Афродитой, обделённой вниманием седого Посейдона.

– Так что? – капитан первого ранга, не глядя, вытащил из хлебницы ломтик бородинского.

– Мест нет.

Клише гостиничного вахтёра заставило Алексашина поперхнуться давно выделявшейся слюной. Уязвлённые железы внутренней секреции вздули мешки до угрожающих размеров и вытолкали из орбит рачьи глаза, накаченные коктейлем удивления и злобы.

– Профессорско-преподавательский штат укомплектован, – грянуло как приговор. Вердикт отбил Алексашину аппетит и испортил настроение.

– Обрадовал! – он хлопнул ладонью по скатерти. – На кой ляд антимонию разводил?! – ему было обидно и неловко угодить в позицию просителя, получившего отказ. Да при его-то верховенстве! Каково, а?

Бить кулаком по столу и стоять на своём до победного конца было делом, заведомо обречённом на провал. Алексашин зачерпнул ложкой суп и проглотил порцию рассольника вперемежку с горькой обидой.

А Лукомский кинул тонкую дольку лимона в чай, тщательно размешал ложкой сахар и сделал глоток. Он любил чай с лимоном и не любил варягов. Инородные элементы в его владениях были совершенно ни к чему.

Глава 11. Летний лагерь