Ибрагим ободряюще улыбнулся брату, чувствуя гнетущую тяжесть в груди.

За ужином Мурад паша, отложив приборы, озадаченно посмотрел на эмира.

– Я был уверен, что мы выследили и поймали всех предателей, повелитель, – медленно произнес Первый Визирь.

– Был?

– До того, как вы спросили меня.

– Но ведь это возможно? – сам не понимая своей тревоги, настаивал Ибрагим. – Что один из сообщников моей мачехи до сих пор сидит во дворце, а в данный момент находится здесь, с нами?

– Возможно все, повелитель, если на то есть воля Шаллиах, – вздохнул Мурад паша, снова принимаясь за забытый ужин. – Если кто-то и остался, то причиной могут быть лишь две вещи: или этот человек слишком мелок, слуга или стражник, или, наоборот, слишком велик.

Ибрагим почувствовал, как внутри у него все похолодело.

– Мурад паша, – тихо прошептал эмир, подаваясь вперед, – если ты говоришь о том же, о чем думаю я, то у нас всего две кандидатуры.

– Доган паша и Омер паша, – в тон ему ответил Первый Визирь, и его лицо словно закаменело, как было всегда, когда он глубоко задумывался над чем-то очень важным. – Ваш сираскер и ваш верховный кади, повелитель. Оба входили в совет дивана вашего покойного отца и благополучно пережили все потрясения, ничем не запятнав себя.

– Если это Доган паша, то дело плохо. – Ибрагим, окончательно замученный мрачными предчувствиями, перешел на шепот. – Низамуддин ага, глава янычар, его человек.

Громко звякнул прибор о тарелку, Мурад паша моргнул, покачал головой и выпрямился. Черты его лица разгладились.

– Повелитель, мы ищем унесенный ветром песок с вершин барханов, – рассудительно произнес Первый Визирь. – Если мы дадим волю нашим страхам, то любой из пашей, даже заступивших на должности после вашей коронации, может оказаться предателем.