– А то, например, какая куда публика повадится ходить.

– К вам какая же больше ходит?

Половой быстро вскинул в сторону глазами, точно опасаясь, не подслушивает ли его кто, и, снова вздохнув, сказал:

– Уж обыквовенно не то, что в «Ермитаж». (Он произносил это слово на букву Е, видимо не признавая оборотного Э.)

– Что же, пожиже будет?

– Пожиже-с.

– Мелкие торговцы, что ли, больше ходят да сидельцы?

– Конечно, бывает-с.

– И лакеи тоже, то есть номерные, да коридорные из гостиниц?

– Бывают и они-с, потому тут кругом все заведения большие-с. Опять, насупротив нас, изводите знать, номера-то в славе считаются…

– И оттуда ходят?

– Оттуда более всего-с.

Пузырев приближался к цели, но в качестве опытного охотника он выдержал и точно стойку сделал, прежде нежели сказать: «Пли!» Он медленно налил себе третью чашку, перелил половину из нее на блюдечко, подул, добросовестно выпил и тогда только спросил:

– А можешь ты мне службу сослужить? Я уж, так и быть, двугривенного не пожалею.

– Сколько угодно-с. Наше дело простое-с: что гость прикажет, то и подам.

– Нет, пока мне еще подавать ничего не нужно будет. А ты вот слетай-ка напротив в номера да пригласи мне сюда коридорного из второго этажа направо…

– Матвея Герасимова?

– Так ты его знаешь?

– Как не знать, помилуйте-с, – обрадовался половой. – Вот и из номерных, можно сказать, а не хуже другого господина обращение имеет и что насчет заказу любят, чтобы все за первый сорт.

– Но тот ли это?

– Помилуйте-с! Бельэтаж направо-с, так ведь изволите говорить? Так опричь Матвея Герасимова кому же там и служить-с? Мы доподлинно знаем-с, – отозвался половой каким-то обиженным голосом.

– Ну так вот, махни сейчас туда и скажи: вас, мол, по делу у нас в ресторане с угощением дожидаются. Понимаешь? Так и скажи: с угощением дожидаются.

– Слушаю-е.

– А он что более всего предпочитает? – остановил полового Пузырев.

– Им теперь разве только отлучиться будет мудрено, потому время самое горячее об эту пору по ихней должности, – словоохотливо разъяснил малый, – а то большие они любители до английской горькой, рюмочку или две, не больше, потом расстегайчик да жидкую польскую селяночку из разной рыбки и опосля того парочку пива рижского, вальшлесхен прозывается.

– Вот ты так и скажи ему: вас, мол, Матвей Герасимов, в ресторане сейчас гость дожидается, по делу, по важному, и обед заказан, а вы пока что за себя кого поставьте, ибо гость за беспокойствие вам, опричь угощения, еще три рубля наличными деньгами передать желает. Понял?

– Понял-с.

– Ну, беги.

– Я мигом.

И в самом деле Пузырев в окно видел, как сперва туда, а потом обратно через улицу бежал услужливый половой, сверкая на солнце белизною своего трактирного костюма.

– Ну, что? – спросил он его, едва он успел вернуться.

– Сейчас будут-с, – радостно и запыхавшись ответил парень.

– Закусочку прикажете приготовить? – спросил половой все так же радостно.

– Закусочку? Что ж, пожалуй.

– Икорки или балычка позволите? Семга имеется высшего качества.

– Ты вот что, – сообразил Пузырев, – подай водочки двух сортов. Ты говоришь, он любит английскую горькую, так английской горькой на стол поставь да мне хорошей очищенной…

– Смирнова или Попова позволите?

– Все равно. Слушай дальше: полпорции икры салфеточной да полпорции балычка осетрового, а затем, едва увидишь, что он вошел, сейчас заказывай по расстегайчику с визигой и рыбой да одну порцию жидкой рыбной селянки.

– По-польски-с?

– Ну да, по-польски. Да к закусочке нельзя ли калачик подогреть? Выбирай только поподжаристей.

– Сию минуту-с.

Пузырев отклонился от чая и стал посматривать в окно. Вдруг он вспомнил, что приглашенный номерной его не знал, да и сам он, в свою очередь, о нем не имел ни малейшего понятия. Он постучал фарфоровой крышечкой о чайник и, когда половой подбежал, сказал ему: