Он потянул из своей сигары, помахал ею слегка и медленно около носа, а потом продолжал:

– Раз не секрет, что я стал бывать у Зинаиды Николаевны в доме, пусть не будет секретом и то, что у меня по отношению к ней самые честные намерения.

– К женщине еще красивой, да с двумя миллионами состояния, – улыбаясь, сказал Огрызков, – я полагаю, каждый охотно пойдет с честными намерениями.

– Ты меня не понял.

– А что же ты хотел сказать?

– Что я готов жениться на ней, что я и не думаю ограничиваться легким флиртом или банальным ухаживанием.

– А другие-то, ты полагаешь, не принесут ей и ее двум миллионам в жертву свою свободу? – спросил шутливо Сергей Сергеевич.

– Какое мне дело до других!

– Да, но им-то, пожалуй, будет дело до тебя!

– Ну, я соперничества не боюсь, – с презрительною усмешкою ответил на это Хмуров. – Лучшее доказательство моего первенства – это то, что я у нее принят, а на днях вы все узнаете еще кое-что другое.

– Желаю, желаю тебе от души! – совершенно искренне воскликнул Огрызков. – И если я тебя предупредил относительно осторожности, то, пожалуйста, не будь на меня в претензии.

Хмуров был готов ответить какою-то любезностью, но к нему подошел один из швейцаров и, склонившись, осторожно доложил:

– Вас, Иван Александрович, спрашивают барыня в карете.

Он слегка побледнел, но привычным движением руки с кольцами на мизинце расправил свои красивые усы и, извинившись перед Огрызковым, вышел.

На ходу швейцар ему доложил в виде пояснения:

– Оне вас просят совсем к ним выйти: пальто и шляпу извольте надеть-с.

Пришлось вернуться, еще раз извиниться, потребовать счет, но Огрызков предложил за все заплатить, с тем чтобы потом, при встрече, сосчитаться.

Странным казалось Хмурову, чтобы женщина, которая прослыла за особу тактичную, осторожную, могла бы приехать за ним в ресторан.

Что бы это означало?..

Он старался убедить себя, что сам никакого промаха не дал и что это просто так, все сейчас пустяком разъяснится, а в то же время было страшно и в мысли пробегал один только вопрос: «Ну а если?»

У подъезда экипажа не было. Он растерянно посмотрел на обе стороны и наконец только увидел ее карету, остановившуюся дальше, у входа в гостиницу, а не в ресторан. В этом уже замечалась некоторая мера предосторожности, так как мало ли кто из ее знакомых мог здесь жить или проездом остановиться!..

Ускоренным шагом подошел он к карете. Откинувшись в угол, сидела женщина лет за тридцать, несколько полная, красивая и с особенно прекрасными глазами.

Едва увидела она его, как волнение не то радости, не то испуга выразилось на ее лице.

– Что случилось? – в недоумении спросил он, склоняясь совсем головою и плечами через спущенное окно экипажа.

Он вспомнил, что вчера она заезжала к нему, или, вернее, за ним, в его меблированные комнаты. Но то было вечером и почти безопасно. Что привело ее теперь?

Она придвинулась к нему ближе и страстным шепотом сказала:

– Я без тебя жить не могу! Поедем, садись.

«Только-то! – подумал он. – Не стоило тревожиться! Я опасался худшего. Э, женщины, видно, все одинаковы: крепятся, крепятся, а раз втюрятся – и пиши пропало. Им тогда даже весело себя компрометировать!»

– Я сейчас собирался к тебе, – сказал он ей вслух.

– Ты обещал приехать утром! – с укором ответила она.

– Ну да, то есть после завтрака, до обеда, я называю утром два, три часа.

– А я прождала тебя и вся – измучилась! Я сейчас ездила к тебе…

– Крайне неосторожно! Днем! Ты себя компрометируешь.

– Не все ли равно, когда я буду твоею женою? Садись, поедем.

– У меня тут коляска, – ответил он. – Поезжай домой, я через пять минут буду.