Увидев меня, Колька расцвел.

– А это мой друг Эдуард!

Девочки захихикали, блудливо опустив глазки.

– Оля, Галя и Дина, – представил Суворкин девушек и, подхватив меня под руку, оттащил в сторону.

– Ты будь поосторожней. Тут уже прошел слух, что Кеша приволок с собой кента, то ли киллера, то ли афериста. Короче, из тех, кто не брезгает ничем, чтобы заработать. Сечешь? На хрена тебе такой имидж? Слышь, давай я сейчас поговорю с пацанами и мы твоего Иннокентия поставим на место?

– Да я вообще хочу отсюда слинять, – сказал я, – веселье сохнет на корню. А мне с утра по делам надо.

– Сразу нельзя! – зашептал Колька. – Еще ничего толком не началось. Сейчас Винтюк покажет сцену из нового спектакля, после этого можно свободно линять.

– А кто такой Винтюк?

– Ну, деревня! – удивился Суворкин. – Это самый модный режиссер! Последний писк! На его спектакли билетов не достать. Посмотри, тебе понравится.

Это меня заинтриговало. Особенно фамилия режиссера. На мой-то взгляд, с такой фамилией нужно было родиться щипачем и шастать по карманам, а не спектакли ставить. Очень любопытно, что там навинтил этот Винтюк? Я выпил для бодрости пару бокалов шампанского, а минут через десять всех пригласили в зал. Я оказался ближе всех к дверям. Веселая толпа внесла меня в зал едва ли не на руках. Колян куда-то исчез, Иннокентий тоже, и я с удобством устроился во втором ряду.

Оценить роскошь убранства зрительного зала я не успел. Кто-то громко ударил в бубен, и на сцену выскочил лысоватый дядя в джемпере и потертых джинсах. Он принялся метаться по сцене и что-то вопить. Я не сразу врубился, что это сам Винтюк. Это он так подготавливал зрителей, чтобы они правильно поняли спектакль. Пьеса называлась – «Страсти по Шекспиру».

Странная это была пьеса. На сцене за столом сидел Шекспир, что-то писал, пил «Клинское» и бросал в угол злобные взгляды. В углу совершенно голая девица ожесточенно намыливалась шампунем, сидя в тазу. Какие-то люди входили, выходили, несли всякую чушь. Посиневшая от холода девица продолжала намыливаться. Мне стало ее жалко. Впрочем, минут через пять к ней подскочил сам Винтюк, накинул на нее простыню и закричал:

– «О, статуя, о, нимфа!»

Все это веселье продолжалось не меньше часа и напоминало натуральный дурдом. Наверное, этого и добивался режиссер. По окончании спектакля он вышел довольный, потирая ручки и улыбаясь, как нашкодивший школьник. Публика вежливо хлопала и тоже улыбалась. Я с любопытством посмотрел на мэра. Мне показалось, что он получил от этого зрелища настоящее удовольствие. Было похоже, что Винтюк и мэр специально сговорились, чтобы оставить почтенную публику в дураках.

Все жаждали продолжения банкета. Ко мне подошел Иннокентий.

– Ну, как? – спросил он. – Понравилось?

– Кое-что, – уклончиво сказал я, – купальщица, например. На месте Шекспира я бросил бы все и потер ей спинку…

Кеша хохотнул и дружески стукнул меня по плечу.

– Все еще впереди! Сейчас должна подъехать одна эстрадная звезда, чуть позже будет дискотека.

Я покачал головой.

– Я – пас. Что-то голова разболелась. Поеду домой.

– Домой?! – Кеша, казалось, озаботился. – Подожди минуту, сейчас я подойду.

Он действительно вернулся очень быстро, ведя под руку какого-то старика. Старик был благообразен, одет в классическую тройку и совершенно лыс. Он мне напомнил Кису Воробьянинова из «Двенадцати стульев». Меня так и подмывало сказать: «Здравствуйте, Киса!», но я сдержался и вежливо пожал твердую, сухую руку.

– Граф Шахматов, – представился старик.

– Потомок древнего рода, – добавил Кеша.

– Очень приятно.

– Эд, если не трудно, подкинь графа до гостиницы, – попросил Иннокентий, – Сергей Степанович утомился. Он ведь сегодня приехал из Парижа, и сразу с корабля на бал!