– И даже более чем… – охотно сообщил Олег. Ему «двадцатилетняя» Лариса, у которой как бы не было теперь всего последующего жизненного опыта, тоже нравилась.

В холле нижнего этажа отеля, «рецепшн», или «рецепция», где во времена большей человеческой мобильности, туристского бума и тому подобного должны были бы толпиться кандидаты в постояльцы у стойки портье (администратора по-нашему), чего-то требовать, заполнять «карточки гостя» и вообще вести себя слишком нервно (а вдруг мест не хватит?!), царила тишь, гладь и божья благодать. Проблема сейчас была у хозяев: найдется ли достаточное количество желающих отдать свои «фунты, франки и жемчуга стакан»?[30]

Потому под пальмами, фикусами и даже рододендронами стояли столики, официанты в белых сюртуках разносили напитки, любые, существующие внутри и в ближних окрестностях Европы. Господа (мужчины исключительно) то ли еще не хотящие подниматься в номера, то ли спустившиеся из них по какой-то надобности, кто в пальто, кто в смокингах, опрокидывали рюмки и стаканы, нещадно дымили всем, что позволяет преобразовывать «герба никотиниана» в радующий душу продукт. Вредный для здоровья, безусловно, но это отдельная тема.

– Мужики, – сообщил Левашов, причем по-русски, что совершенно никого из окружающих не заинтересовало. Тут говорили даже на урду. – Давайте присядем вон под той пальмочкой у окна, спросим три по сто, и вы мне все расскажете. Я и так понял, у вас получилось, но все же…

– Вообще мы хотели сообразить то же самое, но у Воронцова, – без выраженного давления, просто в виде информации, сказал Шульгин.

– Успеешь, – отмахнулся Олег. – Я на свободе, я гуляю. Денег у меня навалом. Могу за весь здешний кагал заплатить…

– Эй, брат, ты чего? С Лариской перебрал? С виду и не заметно было… – ощутил тревогу Новиков.

– С какого перепугу, Билли? – Это Левашов вспомнил старое, теперь вновь входящее в употребление прозвище Новикова. Он демонстративно вздернул обшлаг рубашки, показал друзьям зеленый экран гомеостата.

– Вопросы есть? Вопросов нет… – и тут же расстегнул браслет. Сунул бесценное для любого гуманоида устройство в карман. Словно старые тридцатирублевые часы марки «Победа».

– Убедились? Это первая. – Он широким жестом подозвал лакея, снял с подноса три стопки виски. – Рассказывайте. Вы куда более вздрюченные, чем я… А для Воронцова нужно будет выстроить более изящную концепцию. Или я чего-то до сих пор не понимаю?

Новиков внимательно посмотрел на обоих старых друзей.

«А вот получилось, что бы кто ни говорил! Сидим мы здесь, на вид второкурсники, третьекурсники от силы. И все происходит, как придумано. Никого нам больше не нужно на этом свете. Помогающих или мешающих. Забыть, вычеркнуть из жизни и памяти минувшие двадцать лет. Совсем. Как их и не было.

Откроем мысленно тетрадку в синем ледериновом переплете. С одной стороны – запись лекции по истории КПСС, с другой, задней – черными чернилами китайской авторучки с золотой рыбкой (китайские вещи тогда – совсем не то что сейчас) написанные моей рукой отрывки все того же бесконечного романа.

«…Оправив синий китель с золотыми нашивками на рукаве, он спросил девушку с мечтательными глазами, медленно пригубливавшую бокал шампанского за соседним столиком:

– Не позволите ли вы после этого мне пригласить вас на танго?

– А кто вы? С незнакомыми я не танцую…

– Капитан Немо, если вам угодно, а на самом деле – капитан цур зее[31] Вильгельм Пфеннигер…

– Такой молодой? Вы, наверное, подводник? – Эти слова выдавали в девушке большую информированность.

– Да. «Хог», «Абукир», «Кресси» и «Лексингтон» – моя работа…