– Ого! – Кажется я поняла, в чем дело.

– Что? – спрашивает Инди, вытирая пот со лба.

– Сделай одолжение, полежи вон там в траве. Хочу кое-что проверить.

Она неожиданно соглашается, лишь слегка закатывает глаза и тихонько фыркает. Как я и предполагала, Гэри хватает ближайшую веточку, ковыляет к Инди со всей скоростью, на какую способны его короткие лапы, и опускает находку на землю рядом с головой девочки. Затем приносит перышки, палочки, кусок веревки, несколько пучков мха и с любовью раскладывает вокруг нее.

– Что он делает?

– Строит для тебя гнездо. – Жаль, она вряд ли оценит, если я драматически воскликну: «ТЫ ЗАПЕЧАТЛЕЛАСЬ НА МОЕГО СЫНА!» [10] – Он решил, что ты его жена.

Инди садится, возмущенно смотрит на Гэри.

– Гусь-извращенец.

– Ну все мы не идеальны. – Честно говоря, ситуация не самая простая. Гуси живут парами. Гэри и Грымза не были парой, но вполне мирно сосуществовали. А теперь Гэри ради Инди готов заклевать Грымзу насмерть.

Ладно, как-нибудь разберемся. Тем временем мне в голову приходит важная мысль.

– Мы здесь уже три часа. Думаешь, Фишер еще в магазине?

– В прошлый раз он провел там часа четыре.

– В нашем магазине? Зачем?

Девочка пожимает плечами, привычно скрещивает руки на груди.

– Как правило, Фишер закупается в больших универсамах, но сейчас разрабатывает меню для ресторана, поэтому, наверное, решил изучить местный ассортимент. Возможно, он пока и сам не знает, чего хочет. Не спрашивайте меня, я не в курсе.

– Хм. – Невыразимо печальное зрелище – шеф-повар, бродящий по универсаму и не знающий, какие продукты выбрать.

– Только не это! – презрительно усмехается Инди. – Не надо его жалеть. Фишеру не нужна ваша жалость, да он ее и не заслуживает.

С улыбкой качаю головой.

– Ты считаешь себя вправе судить, что достойно жалости, а что нет?

– Да. Например, смерть матери. – Она с вызовом тычет пальцем в грудь. Обожаю подростковую откровенность: в отличие от взрослых, ведущих неспешные разговоры и постепенно выходящих на деликатные темы, дети раскрываются с минимальными усилиями, ибо жаждут, чтобы их заметили и поняли.

Еще я ценю характерный для их поколения черный юмор.

– Осиротела в двенадцать. – Отбиваю подачу.

– Мой отец вообще не хотел ребенка. – Инди сконфуженно морщит нос. – Так что формально я тоже осиротела в двенадцать, к тому же меня бросили при рождении. Двойной удар.

– А меня растили братья-подростки. Поскольку пришлось повзрослеть раньше срока, я пропустила важные этапы эмоционального развития, в результате мне постоянно требуется чувствовать свою нужность. – О-о, не так уж приятно в этом признаваться. – Я часто соглашаюсь с людьми, стараюсь быть полезной и удобной, потому что боюсь, как бы меня не бросили, – прибавляю я, ошарашенная этим прозрением. – Наверное, я пытаюсь сохранить свой мир маленьким, чтобы не чувствовать себя в нем слишком незначительной.

Инди странно смотрит на меня и произносит:

– А я – наоборот, пытаюсь сделать свой мир большим, чтобы не чувствовать себя запертой или загнанной в угол. Мне нужно пространство, я хочу совершить что-нибудь значимое или хотя бы иметь такую возможность.

Согласно киваю.

– Если верить святой троице, также известной, как группа «Чикс» [11], большие пространства – поле для больших ошибок.

Инди невольно хмыкает.

– И все-таки было бы неплохо попробовать.

Час спустя, когда Фишер возвращается домой, Инди угрюмо сидит на корточках рядом со стремянкой, а я, стоя наверху, снимаю с окна решетку. Он выскакивает из грузовика и поспешно направляется к нам, что-то резко выговаривая.

– Готова? – спрашиваю Инди.

– Ага.