Индриди обходил территорию Птицефабрики с тачкой и граблями каждый день. Он сажал вдоль дорожек лапчатку и незабудки, разнимал спутавшийся вереск, укладывал плитку и поливал траву-пушицу на болоте. Он подстригал деревья, выпалывал сорняки и косил траву. В конце лета он собирал воронику и чернику, относил домой и клал в скир для Сигрид.
Звук, доносившийся из помещений Птицефабрики, был не похож ни на что другое, и в солнечную погоду жители района собирались на лужайках на ее территории, ложились среди вереска, любовались облаками и слушали пение новых ржанок. И за все это надо было благодарить идеи и видение Лавстара.
Любовь Индриди и Сигрид была легкой, как танец среди медовых роз, в течение пяти с небольшим лет. Но вдруг все это полетело псу под хвост, и теперь Индриди не был уверен, что Сигрид ждет его дома. Они давно уже не терлись средними пальцами. Когда он поднимался по лестнице, шаги его были тяжелы. Сердце колотилось в груди. Индриди открыл дверь и позвал:
– Сигрид? Ты дома?
Lovedeath
В сознании Индриди и Сигрид компания LoveDeath была неразрывно связана с любовью. Ясными зимними вечерами они часто ездили на лыжный курорт Блауфьёдль, прямо к закрытию: когда на склонах гасили освещение, становились видны даже самые далекие звезды. Сигрид и Индриди устраивались поудобнее у самой вершины горы, возле занесенного снегом и обросшего сосульками домика, на крыше которого стоял рекламный щит:
LoveDeath
Чистая энергия
Чистая смерть
Индриди и Сигрид вглядывались в темноту, молчали, или шептались, или слушали дыхание друг друга и наблюдали, как с их губ срываются облачка пара, как будто с горячих источников, а иногда эти источники бурлили. Их разговоры о жизни и любви тоже бывали бурными, как горячий источник, когда они лежали на склоне горы, наблюдая, как мерцают звезды и как вдали над столицей горит желтый световой купол, который навечно защитил ее жителей от тьмы и звезд.
– Вон Орион, – говорил Индриди.
– Да, вон Ригель, его еще в старину называли Посох Иакова, – отвечала Сигрид.
– Где? – переспрашивал Индриди.
– Вон там, прямо под звездой Лавстара, – говорила Сигрид и показывала на искусственную звезду, которая сияла ярче всех остальных.
Через равные промежутки времени появлялись падающие звезды. «Вот еще кто-то умер», – перешептывались влюбленные, глядя, как метеор летит по небу и сгорает в атмосфере. «Вот еще кто-то умер», – говорили они и были совершенно правы. А из завтрашней «Утренней газеты» можно было узнать, кто именно, и прочитать слова прощания, написанные близкими покойного.
Когда дул солнечный ветер нужной силы, появлялось северное сияние: сначала бледное, как бензиновая пленка на воде, а потом все ярче; оно танцевало по небу, словно кто-то чертил в воздухе линии энцефалограммы. Но оно редко держалось подолгу: как только оно появлялось, в заснеженном домике раздавались грохот и шаги, зажигался свет и наружу выбирался старичок в меховом пальто и с большими усами.
– Вот и Эйнар проснулся, – шептала Сигрид.
Обычно Эйнар ничего не говорил, а сразу поднимался, хрустя снегом, к самой вершине, где стояла мачта, и наполнял там гелием оранжевый аэростат. На нем было написано яркими буквами:
LoveDeath
Чистая энергия
Чистая смерть
Эйнар привязывал аэростат к бесконечной катушке медной проволоки, укрепленной на мачте; от мачты начиналась линия высоковольтных проводов, уходившая на север, к космодрому LoveDeath.
– Не путайтесь под ногами, – ворчал Эйнар, доставал нож и обрезал привязной канат аэростата.
Оранжевый шар взлетал в темноту, проволока начинала быстро-быстро разматываться с катушки. Тем временем северное сияние разгоралось сильнее и становилось похоже на бело-зеленую ледниковую речку, которая струится и бурлит по черному песку, а аэростат казался оранжевым поплавком на леске. Старик как будто рыбачил, но прежде чем Сигрид и Индриди удавалось разглядеть рыбу, аэростат достигал нужной высоты, проволока заземляла северное сияние, и по ней стремительным вихрем скатывался вниз поток электрического пламени: вся река водоворотом уходила в слив. Мачта полыхала во тьме голубым светом, как сварочная горелка, а провода гудели и трещали, передавая электричество на север в LoveDeath. Тогда Эйнар уходил к себе в домик и гасил свет.