Следующий удар пришелся в нос. Боль была такая, что из глаз брызнули слезы, но на крик уже не хватило ни сил, ни воздуха.

Сева повалился в снег, беспомощный и жалкий.

Вегард постоял над ним, примеряясь для очередного удара. Оценив, что он уже не понадобится, сказал корчащемуся под ногами Севе:

– Обстоятельства переменились. Мой совет – не суйся. Забудь.

Подышал на озябшие руки, поглядел на микроавтобус. Подельник как раз задвигал дверь, кивнул ему, мол, все в порядке.

Вегард вытащил из кармана маленькую коньячную фляжку, сделал глоток. Не завинчивая крышки, бросил фляжку Севе на грудь, забрызгав куртку:

– Залей тоску.

Микроавтобус взвизгнул шинами, взяв с места в карьер.

Остались только равнодушный хоровод снежинок и завывания ветра в колодцах новостроек.

Сева хлюпал носом, одной рукой держась за живот, второй шаря по земле, пытаясь подняться с колен.

Крошечные темные точки двумя узкими дорожками окропляли снег. Когда искры в глазах мало-помалу поугасли, Сева присмотрелся и понял, что это его собственная кровь.

В полиции ему не поверили. Присмотрелись получше, принюхались к пропитавшейся коньяком куртке. Посоветовали пойти и хорошенько проспаться.

Он попробовал поспорить. Посоветовали не нарываться.

Сева позвонил по номеру, который дал Мурин-Альбинский, – хорошо поставленный механический голос сообщил ему, что номер заблокирован.

Сева позвонил артдиректору Артему Палычу. Два или три раза прослушал песню про насос и долгожданного Жору, которая заменяла Артем Палычу гудки ожидания.

Позвонить родителям не решился. Не хватало теперь еще и этим «грузить».

Решил, что перво-наперво надо умыться, привести себя в порядок.

Голосовал у «зебры» минут двадцать, трясясь от холода, попеременно пряча руки в карманы куртки. Машины замедляли ход, давая водителям возможность присмотреться к облику голосующего, затем подбавляли скорости, проезжая мимо. Никому не хотелось связываться.

Наконец, затормозила разбитая «шестерка». Сидевший за рулем южный человек задал только один вопрос: «Дорогу покажешь?» Остальное его не интересовало.

Добравшись до дома, Сева несколько минут возился с ключами и дверным замком – тряслись руки.

Когда, наконец, открыл, ввалился в прихожую, на ходу стаскивая куртку…

Споткнулся обо что-то.

На половике стояли грязные, густо перемазанные глиной и снегом, высокие охотничьи сапоги. Снег на них еще не успел растаять.

На кухне горел свет.

Сева точно помнил, что, уходя, не мог оставить свет на кухне включенным. У него всегда был пунктик по части закрученных кранов и остающихся под напряжением электроприборов.

Сева так смертельно устал, что, войдя в кухню, даже не удивился. Даже не испугался.

За столом сидел незнакомый человек. Сутулый, худощавый, носатый, в длинном, не по погоде плаще-макинтоше, измазанном землей.

Незнакомец ел яичницу прямо со сковородки, жадно глотал, скребя вилкой, подцеплял кусок за куском, отправлял в рот.

Увидев Севу, распрямился. Сглотнул.

– Ого, – сказал незнакомец. – А тебя тоже потрепало, как я погляжу. Где ты так умудрился?!

– Кто вы такой? – устало прислонившись спиной к дверному косяку, спросил Сева. – Что вы тут делаете?

– Тебя жду, – незнакомец отодвинул сковородку. – Извини, что я тут похозяйничал… Жрать хотелось просто зверски. Не смог дождаться. Сутки на ногах – искал тебя, искал по всему городу… Потом еще там проблемы возникли… Ну, это неважно… Ты извини, что вломился без спросу, без предупреждения… Другого выхода не было… Но с тобой-то что приключилось?! Кто тебя так, а?!

Незнакомец встал из-за стола, подался вперед, прищурился, разглядывая Севин нос.