К несчастью, рассматривать интерьер было некогда. Бенсимон, видимо, забыл о том, что сопровождает ребенка, и шагал очень быстро. Кел вынужден был бежать за ним. Это показалось ему нелепым, ведь из них двоих именно он не хотел идти туда, куда они направлялись.

В держателях на стенах, высоко над головой Кела, горели факелы. В конце концов старик подошел к массивным двойным дверям, покрытым сусальным золотом. На створках были вырезаны сцены из истории Кастеллана: разгром флота Империи, потопление Тиндариса, король, дарующий членам Совета первые хартии, сооружение часов на Ветряной башне, пожары во время эпидемии Алой Чумы.

Перед дверями Бенсимон задержался.

– Сейчас мы войдем в Сияющую галерею, – объявил он. – Это еще не тронный зал, но все же церемониальное помещение. Веди себя подобающе.

Войдя в Сияющую галерею, Кел едва не ослеп. Все было белым. Он никогда не видел снега, но слышал рассказы о торговых караванах, застрявших в горах к северу от Хинда, на заметенных снегом перевалах. Говорили, что там тоже все белое и стоит такой мороз, что у человека трескаются кости.

В галерее были белые стены, белый пол и белый потолок из того же камня, что и наружные стены дворца. В дальнем конце комнаты, которая показалась Келу огромной, как пещера, находилось возвышение, а на нем стоял длинный стол из резного дерева с позолотой, который едва не прогибался под тяжестью хрустальных кубков, алебастровых тарелок, чашек из тончайшего фарфора.

Кел вдруг понял, что голоден. «Проклятье».

Бенсимон закрыл двери и повернулся к нему.

– Через час, – сказал старик, – за этим столом будут сидеть члены благородных семей Кастеллана. – Он помолчал. – Надеюсь, ты слышал о Совете Двенадцати? О Семьях Хартий?

Кел не издал ни звука, хотя его и разозлило отношение Бенсимона, явно считавшего его невеждой. Но ничего, так даже лучше, сказал он себе. Пусть думает, что он, Кел, никчемный безмозглый мальчишка. Может, тогда его отошлют домой.

Но нет, Бенсимон наверняка догадается, что это притворство. Все в Кастеллане слышали об аристократах с Горы и тем более о Семьях Хартий. Их имена и их занятия были общеизвестны, как названия городских улиц и площадей.

– Казалет, – произнес Кел. – Роверж. Аллейн. Я не могу назвать все имена, но о них знает каждый. Они живут на Горе. Они владеют хартиями… – Он зажмурился и попытался вспомнить уроки сестры Бонафилии. – Хартии – это… гм-м… специальные разрешения короля, позволяющие им контролировать торговлю на Золотых Дорогах.

(Кел не стал добавлять, что Бонафилия описывала систему хартий как «гнусный план, нацеленный на то, чтобы сделать богатых еще богаче, и не приносящий ничего хорошего обычным купцам Кастеллана».)

– Верно. А также морскую торговлю, – кивнул Бенсимон. – Запомни, что у каждого Дома имеется своя хартия: например, Дом Распаев контролирует торговлю лесом, Аллейнов – шелком. Хартия представляет собой большую ценность, ее дарует король, но он может и отобрать ее, если пожелает. – Старик вздохнул и провел руками по коротко стриженным седым волосам. – Однако сейчас у нас нет времени на уроки истории. Насколько я понимаю, тебе не хочется здесь находиться. Очень жаль. Ты ведь гражданин Кастеллана, верно? Но твои родители родом из Мараканда или, может быть, из Хинда?

Кел пожал плечами. Он часто думал о том, к какому народу принадлежали его родители. У него была смуглая кожа, более темная, чем оливковая кожа жителей Кастеллана, но, в отличие от других детей в приюте, он ничего не знал о своем происхождении.

– Я родился здесь. Насчет отца и матери не знаю. Никогда их не видел.