– Будем надеяться, – в предвкушении любовных признаний завела глаза кверху дриада Магдалина Мария Михайловна.

– А знаете, – сказала им сидевшая на ближайщей лавке пожилая женщина с задорными глазами, – чем ещё уникальна наша набережная? Люди здесь не ходят, как в других местах. Люди здесь плывут. Плавно, не торопясь, как сама река. Поэтому здесь так тихо и уютно. И ещё здесь легко думается, когда смотришь на чешуйчатые блики реки. Ты здесь как бы одна и не одна. Окутанная её теплом, в её объятиях.

– Вы, наверно, тоже поэтесса? – спросила её Хелен.

– Почему вы так решили?

– Ну, вы так красиво всё рассказываете, – объяснила Хелен.

– А почему тоже? – не унималась женщина.

– Потому что тут куда ни плюнь, – усмехнулся Юлий, – обязательно в какого-нибудь писателя или поэта попадёшь!

– Лучше не плюйте в меня, потому что я, действительно, писательница, а муж у меня не просто поэт, а лауреат Шевченковской премии.

– И как его зовут? – спросила ещё одна обладательница этой премии фурия Ульяна.

– Медянка.

– А вас?

– Загорулько, – ответила она, – и сейчас мы живём с ним в горном селе Широкий Луг, которое местные жители называют Концом Географии, потому что дальше этого села уже ничего нет, и если у вас появится желание, то приглашаю вас к себе в гости.

– Обязательно приедем к вам гости, – пообещала ей фурия Ульяна, – как только у нас появится желание.

– Я только недавно оттуда. Соскучилась за Унгваром. За этой набережной. Ведь набережная наша – это душа. Душа каждого унгварца. Она мне как, родная. Она прекрасна всегда: и летом, и зимой. Летом кроны лип смыкаются и, как видите, образуют сплошной зелёный свод, полный запахов и бликов. Зимой свод становится прозрачным и в черноте веток живёт мистическая и тайна тревога. Ещё свет. Бледный, прозрачный, холодный свет поселяется в ней до весны. А летом, чтобы насладиться пьянящим ароматом лип, сюда приезжают тысячи туристов. Таких, как вы.

– А что, реально пьянит! – повела носом Карма. – Не нужно покупать и шардоне!

– В натуре! – подтвердил фавн Галик. – Посидел часок-другой под липой – и уже бухой.

– Ой, держите меня под руки, я сейчас окосею! – пошатываясь и закатывая глаза, произнёс козлоногий сатир Юлий.

– Успокойтесь, Юлий, – урезонила его Агния, – на нас уже смотрят.

С соседней лавочки на шумную экскурсионную группу недовольно зыркали ещё две пенсионерки.

– А нельзя немножечко потише? – вежливо попросила одна из них. – Сюда приходят, чтобы послушать тишину.

– Ой, я вас умоляю, – не остался в долгу Юлий. – Какая тут тишина? Тут же гудит у вас, как в улье.

– И правда! – подтвердила Леся. – Вы только посмотрите, сколько вокруг пчёл!

Отягощённые снизу доверху жёлтыми пахучими соцветиями, липы и впрямь привлекали к себе повышенное внимание не только туристов, но и пчёл. Тысячи золотистых перепончатокрылых насекомых незримо зудели, гудели, пели в каждом дереве, над каждым пестиком, окруженным множеством тычинок, над каждым венчиком из жёлтых лепестков, наполняя мощным общим гулом всю аллею.

Одна из них неожиданно противно зажужжала над ухом сатира Юлия. Тот небрежно отмахнулся, но надоедливая пчёлка и не думала отставать от него. Более того, к ней присоединилась ещё одна. Обе они зависли над его головой, намереваясь в любой момент спикировать в его кучерявую бородку.

– Кыш! – вновь отмахнулся от них Юлий.

– Не трогай их! – посоветовала ему плеяда Хелен.

– А чего они придолбались ко мне? – возмутился сатир.

– Потому что это правильные пчёлы, – усмехнулась плеяда. – Они знают, кого надо укусить.

Отлетев на секунду, две янтарно-чёрные твари с ядовитыми жалами вернулись уже втроём. Теперь они вились прямо перед глазами сатира, намереваясь залететь под соломенную шляпу. Юлий в третий раз махнул рукой и, ринувшись от них в сторону, едва не налетел на пана Тюху.