Она грациозно потягивалась под тающими снегами уже не пледа, а целого белого лёгкого хлопкового одеяла и опрятно зевала, окончательно из ласковых сетей сна высвободившись.

– Нет. Я гость. Так что кофе принесёшь мне именно ты, – важничал Вова, вылупившись из кокона спальника и удобно рассевшись на диване, чтобы следить за утренними потягушечными, абсолютно плавными движениями Алёны.

И в каждом её движении, в каждом мановении руки или во всплеске ножкой была какая-то природная красота, какая-то естественная грация, какая-то притягательная, обескураживающая простота. Раньше Вова этого не замечал, но вмешался взрезанный солнечный лучом полдень, нега одеяла, любвеобильность постели и разговоры о кофе, тонкий аромат которого чудесным образом просочился под дверью невесомым шёлком.

– Умный дом сам начинает варить капучино по первому требованию? – саркастично задался Вова, бойкий аромат носом впитав.

А где-то внизу ухнула упавшая пластиковая бутылка. Еле слышно заёрзала по столешнице чашка. Тонким звоном затрепетали в задвинутом ящике чайные ложки. Внизу кто-то показушно шумел на кухне, привлекая к себе явно недостающее внимание.

– Да это брат вернулся, видимо…

– Полезно иметь таких родственников.

– Пойдём, выпьем кофе.

Алёна легко накинула махровый халат поверх красной вульгарной сорочки и забежала принять водные процедуры в просторную светлую ванную, и каждое её движение подтвердило – утренняя неуклюжесть ей чужда. После, уже свежая и бодрая, она направилась на кухню летящей походкой. Казалось, её босые стопы едва касались любой поверхности. Она сбегала вниз не по ступеням, а по уплотняющимся расслоениям кофейного аромата.

Вова, скоро одевшись, сделал короткую зарядку, заряда не принесшую, и, по примеру Алёны, зашёл быстро умыться в ванную комнату второго этажа, где густо благоухало персиковое мыло и освежал фтор мятной зубной пасты. В запотевшем зеркале, в центре имевшем опрятную округлую протёртость для лица, чьей-то грациозной ручкой выведенную, Вова увидел себя, ночью и сновидениями потрёпанного, и, студёной водой лицо смочив, он направился на призывно-приставучий запах кофе, ниточка которого уводила по лестнице вниз, на кухню, а турка-клубок теснилась в руках Алекса, с трудом сдерживающего понятное негодование: договорённость о визите чужака-голодранца была достигнута в пределах чётких временных границ, и утром Вовы в доме уже быть не должно. Не говоря уже про «казённые» кофепития.

– Ну, мне тоже неприятно было бы увидеть у себя на кухне заспанного бомжа, – оголтело зевал Вова.

Алекс безмолвно согласился, сомкнув губы в неприветливой ухмылке, оплавляемый широкими, точно цыганские иглы, лучами, прошившими окно и плетущими тёплые нити.

Алёна, элегантно усевшись на высоком барном стуле и закинув ногу на ногу, назидающе посмотрела на брата. Брат назидающе пропустил её взгляд «мимо ушей».

– Я смотрю, ты уже потихоньку перебираешься сюда, – цедил пронзительную издёвку Алекс, прокручивая ажурную турку в специальном металлическом круглом противне, наполненном раскалёнными пустынными песками. Он готовил кофе по-турецки с чиновничьей монотонной пренебрежительностью вида ради.

Пока кухня, преисполненная солнца, ломилась от бодрящего аромата и любознательно созерцала нового человека, напиток пенился одухотворённой арабской вязью, а после своего тёмного рассвета в жерле металлического сосуда излился в белёсую чашку, где поверх его чёрного моря легло взбитое молочное облачко.

– Почему потихоньку. Я уже перебрался, просто живу налегке, – Вова взгромоздился на стул рядом с Алёной. – Пожалуй, буду жить в самой большой комнате.