Наши взгляды встречаются и не разрываются. И тут Сидни говорит:

– Ты ей действительно нравишься.

Мои губы против воли растягиваются в небольшой улыбке.

Я кому-то нравлюсь.

Сидни резко выдыхает, сияние ее синих глаз становится заметнее и ярче от удивления.

– Кажется, я не видела, чтобы ты делал это раньше, – тихо бормочет она, все еще находясь невероятно близко.

Я прочищаю горло.

– Ты права. Я впервые держу кошку на руках.

Она моргает, а затем раздается громкий смех.

– Не это. Я имела в виду… улыбку. По-моему, я еще ни разу не видела, чтобы ты улыбался. Ни разу с тех пор, как мы были детьми.

Полагаю, она права. Я не могу вспомнить, когда в последний раз улыбался. Возможно, это было, когда я читал «Над пропастью во ржи»[19].

Сидни в конце концов отходит. Тот же самый необычный взгляд окутывает меня голубым туманом.

– Я сбегаю в ванную. Если ты услышишь мой крик, это либо убийца, либо паук. И то, и другое потребует принять незамедлительные меры. – Она подмигивает мне, показывая, что шутит. – И я обещаю, что буду держаться подальше от ламп.

От последних слов мой затылок начал пульсировать.

Сидни оставляет меня наедине с Алексис, и я не уверен, что делать дальше. Я стою там, как статуя, несколько мгновений, прежде чем мои руки начинают уставать. Тогда я осторожно опускаю кошку на пол. Она немедленно обвивается вокруг моих лодыжек, мурлыча и привлекая внимание.

– Алексис, ты обаятельное животное, – говорю я, поглаживая кошку между ушами.

Я вздрагиваю, когда слышу голос с кухни, и мои волосы встают дыбом. Я иду на странный женский голос и обдумываю, может ли сестра Сидни все еще быть тут.

Кошка следует за мной, теперь теребя мои шнурки, как будто это одна из ее игрушек.

– Алексис, осторожнее. Я не хочу наступить на тебя.

Женщина отвечает мне, на этот раз громче. И тут я замечаю на столешнице черный цилиндр, который загорается в ответ на мой голос.

– Хм-м. Я этого не знаю.

Странный и напрягающий.

Сидни появляется позади меня, заставляя вздрогнуть.

– Все в порядке? – спрашивает она.

Я, сощурившись, смотрю на странное устройство, прежде чем переключить внимание на Сидни.

– Каждый раз, когда я обращаюсь к твоей кошке, женщина в динамике разговаривает со мной.

Ее ответ – смех.

Громкий, жизнерадостный, зарождающийся в животе смех.

Она бросает взгляд на громкоговоритель, отдавая ему новый приказ:

– Алекса, включи музыку девяностых.

«Алекса» повинуется, и музыка наполняет воздух.

– Это одно из самых крутых современных устройств, – заявляет Сидни, ее ухмылка не исчезает, пока я обдумываю ее слова. – Тебе нравится музыка?

– Я к ней не привык. Возможно… – Мое сердце ускоряется от неожиданной просьбы, которая вертится у меня на кончике языка. – Возможно, ты сможешь познакомить меня со своей любимой музыкой.

Глаза Сидни расширяются, непослушная прядь волос спадает вперед и щекочет ее висок. Она зачесывает ее назад, сглатывая и нетерпеливо кивая.

– С удовольствием.

Я чувствую, как мои стены трескаются, броня рушится, напряжение рассеивается.

И я не уверен, в чем дело: в приятной мелодии, льющейся из динамика; в кошке, которая устроилась на моих ботинках и согревает пальцы ног; или в выражении лица Сидни в этот момент.

Я знаю только, что обязательно запомню этот образ.

– Ты будешь моим другом, Оливер Линч?

Я подхожу к соседскому мальчику, который сидит на ступеньках своего крыльца и запихивает печенье в рот. Крошки осыпаются на его колени, когда он смотрит на меня. Его светло-каштановые волосы прилипли ко лбу из-за летнего солнца.

Он прищуривается с набитым печеньем ртом.

– У девочек вши.