Произнеся последнюю фразу, он неожиданно смутился и, чтобы скрыть смущение, заторопился домой, оставив Вадима в сильнейшем недоумении.

– Ты идешь? – обернулся он через несколько шагов.

Вадим догнал его и спросил:

– Сань, а откуда ты знаешь, что я еще вырасту?

– У тебя папа высокий?

– Очень. Метр девяносто.

– И мама высокая, и дед с бабушкой высокие. Генетика, брат. Против науки не попрешь, – глубокомысленно заключил он. – У нас в старших классах такие шкеты, как ты, летом уйдут на каникулы, а осенью возвращаются что твоя каланча, снизу верхушки не видать. Так что раньше времени не переживай.

Вечером Вадим сидел у самовара с бабушкой и дедушкой и односложно отвечал на вопросы. Обижать стариков невниманием ему не хотелось, но отвлечься от впечатлений минувшего дня он никак не мог. Беспрестанно обдумывая разговор с Саней, он нечаянно зацепился мыслью за слова «мама, папа». Эти привычные и родные понятия вдруг обожгли все его существо напоминанием о том, что у самого Сани нет ни мамы, ни папы; что он, сирота, лишенный родительской заботы и внимания, не знавший материнской ласки, находил убедительные слова ободрения и утешал его, Вадима, у которого было все. Все!

Он содрогнулся от стыда и опрокинул чашку с чаем на стол. Горячие струйки потекли ему на колени, но он не почувствовал боли. Осознание своего чудовищного эгоизма вытолкнуло его из-за стола. Бабушка всполошилась, решив, что внук сильно ошпарился, запричитала и поспешила в сени за растительным маслом.

– Ты что, внучек? – спросил дедушка, разгадав его настроение. – Ты часом с Саней не поссорился?

– Деда, у тебя друг есть? – Вадим смотрел в слезящиеся глаза деда открыто и сурово, всем своим видом требуя правдивого ответа.

– Друг у меня был, и не один.

– А где они сейчас?

– Так умерли все. Мне годков-то сколько, в расчет не берешь? Какие в Гражданскую полегли, какие в Великую Отечественную, а другие от болезней, да от старости.

– Тогда скажи мне, как мужчина мужчине, что можно сделать для друга? Что-то очень хорошее, стоящее.

Дед отхлебнул из блюдца; причмокивая, пожевал чай губами и сказал:

– Высокопарные и громкие слова я тебе говорить не буду. Знаю, что не этого ты ждешь, – он поманил мальчика пальцем и, накрыв его маленькую ладонь своей пухлой, в узлах вен, ручищей, долго изучающе смотрел ему в лицо.

– У Сани кроме бабушки родных нет. Вот и подумай сам, что ему больше всего нужно. И еще послушай своего старого деда, может, я и сказать тебе больше ничего не успею: если любишь кого, будь то друг, мать, сын или внук, – не требуй ничего взамен, иначе не любовь это будет, а торги.

Вадим обнял деда и крепко поцеловал его в старческие сморщенные губы.

– Понял, значит, – растрогался Николай Лукич, – иди, чадунюшка, спать ложись, припозднились мы нынче за разговорами.

Назавтра ребята, как обычно спозаранок, отправились на рыбалку.

– Давай ловить на блесну, – предложил Вадим, – мне бы хотелось для деда щуку добыть. Он ее очень любит.

Саня сел на весла, и лодка плавно скользнула по серому полотну реки. Кругом тишина, равномерный скрип уключин, редкий брех собак вдалеке. Нос лодки плавно рассекал воду и стелил вдоль бортов волнистый след. В воздухе тянуло запахом тины, мокрых камней по берегам и далеким ароматом сена.

– Сань, я тебе не говорил, но ты, наверно, и так знаешь, что у меня братьев и сестер родных нет, – начал Вадим издалека, не очень хорошо представляя, как подойти к щекотливой теме.

– Знаю, не пойму только почему.

Голос Сани звучал отстраненно. Он налегал на весла, делал мощный гребок, при этом взгляд его, казалось, был прикован к одной бегущей по воде точке. Он думал о чем-то, что не касалось Вадима, и отвечал ему скорее машинально, чем осознанно.