Саню, казалось, интересовало все на свете. Эти его «Ты только послушай!» или «Посмотри!» следовали по десять раз на дню. Была у него какая-то удивительная, прямо гениальная способность увлечь другого человека, заставить его увидеть нечто замечательное там, где он прежде, из-за равнодушия, ненаблюдательности или отсутствия воображения, не усматривал ничего особенного. Это могла быть выдра, нырнувшая под корягу, голосистая птаха в лесу, дикий селезень на воде, краски небосвода, оплывающие в реку на закате и великое множество других явлений.

Как-то вечером ребята зазвали их в кино. Показывали фильм «Седьмая пуля». Действие происходило в Киргизии. Герой, которого играл Суйменкул Чокморов, боролся с бандитами-контрреволюционерами, скакал на лихом скакуне, метко стрелял, спасал от басмачей любимую девушку.

– Картина, что надо, – похвалил Саня после просмотра, когда они в тесной толпе зрителей выходили из зала.

– Ага, – согласился Вадим, – особенно в конце захватывает, когда он этого гада прищучил.

– Враки все это, – веско сказал Мишка, лузгая семечки и самодовольно сплевывая шелуху. – Мой дед как раз в Средней Азии воевал. Там революцию наши делали, а эти узкоглазые все в басмачах ходили. Бандиты они все, черти нерусские.

– Ты что сказал? – вдруг озлился Саня и пошел грудью на Мишку.

Тот сразу сник, спесь с него вмиг слетела, он отпрянул назад и споткнулся, рассыпав семечки по земле.

– Сань, ты чего? Чего ты взъелся, в самом деле? Что я такого сказал?

– Я тебе сейчас как вмажу, сразу в голове прояснится!

Он схватил Мишку за грудки, встряхнул, потом отпустил, безнадежно махнув рукой:

– А, что с тобой разговаривать. Все равно ничего не поймешь.

Он круто повернулся и зашагал к дому.

– Вов, чегой-то он? – спросил Вадим.

– Чего, чего… Не любит он этого. Мишка сдуру ляпнул. Мог и по морде схлопотать. Заладил – русские, нерусские…

Вадим догнал Саню почти у самого дома. Лицо друга было мрачнее тучи, губы плотно сжаты. Он досадливо дернул плечом, когда Вадим попробовал его остановить.

– Сань, а на меня ты за что сердишься?

– Да не сержусь я на тебя, – сказал Саня и сел на скамью, прислонившись спиной к частоколу. – Просто зло меня берет, когда думаю, сколько таких невежд, как Мишка, языками впустую чешут и других с толку сбивают. Я, может, родину свою больше других люблю, только считаю, что человек сам себя обкрадывает, если не видит дальше собственного носа. Вон, в этом фильме, девушка какая красивая. А наши сразу – «узкоглазые, черномазые…». На нас непохожи, так ведь это и есть самое интересное. У них культура другая, обычаи другие и красота тоже другая. А тот, кто красоты этой не видит, он в точности, как те же быки – красок жизни не различает.

Еще через день, роясь в книгах, он воскликнул:

– Совсем забыл! Все хотел тебе показать, – и извлек из папки репродукцию «Моны Лизы» на развороте двух журнальных страниц, которые он, по всей вероятности, аккуратно вычленил из «Огонька».

– Подумаешь, невидаль, – хмыкнул Вадим, – это же «Джоконда». Я ее тыщу раз видал. И ничего в ней нет. Толстая тетка и даже некрасивая. Не пойму, почему из-за нее весь мир с ума сходит.

По тому, как Саня на него уставился, Вадим заключил, что сморозил какую-то глупость.

– Нечего на меня глазеть, – нахохлился он. – Не нравится она мне, и все тут. Каждый имеет право на собственное мнение.

– Какое у тебя может быть мнение, когда мозгов нет, – сказал Саня. – Ладно, не обижайся, – миролюбиво добавил он, – просто сделай, что я попрошу. Сиди и смотри на нее, хотя бы пять минут, а потом поговорим.

Стал Вадим смотреть на Мону Лизу. Смотрел, смотрел и через короткое время обнаружил, что она все о нем знает. Каким-то чудесным образом эта незнакомая девушка из далекой страны, из невообразимого прошлого, знала и понимала все его страхи, детские обиды, неуверенность и мучительные сомнения, все его сокровенные мечты и тайные надежды, и улыбалась она ему мудро, снисходительно и чуть лукаво. Она ласково ободряла его, говорила, что все проходит, что впереди его ждет много хорошего, настоящего, и обещания уже начинали сбываться, потому что рядом был Саня – это было хорошо, очень хорошо, лучше не бывает! Теперь он видел, что она красива. Красота эта была светом ее души. Она озаряла и согревала самые потаенные уголки его сознания.