К обеду мы уже были в Порлоке, где перекусили у знакомого лавочника. Съестного мы взяли с собой из дома предостаточно, но решили не притрагиваться к нему до тех пор, пока не проедем знакомые места, где мы всегда сможем пообедать у кого-нибудь из моих многочисленных друзей. В первый день мы даже не вспомнили о наших запасах, потому что, добравшись до Данстера, остановились на ночь у одного богатого дубильщика, родственника моей матушки.

Он тепло встретил нас и пообещал вернуть мне старину Смайлера, когда я заеду в Данстер на обратном пути.

Это было долгое и утомительное путешествие, хотя до самого Бристоу дороги оказались в довольно приличном состоянии. Нас было всего двое, и не однажды мрачные личности всех мастей и оттенков, преграждая нам путь, интересовались, что нам дороже – жизнь или кошелек, но, узнав, что имеют дело с родственником самого Тома Фаггуса, почтительно кланялись и тут же исчезали в близлежащем лесу. Не было по дороге дома, где не сочли бы за честь принять у себя таких гостей, несмотря на то что на шляпе у моего приятеля красовалась красная королевская кокарда.

Дело кончилось тем, что мастер Джереми Стиклз снял кокарду и сказал:

– Спрячу-ка я эту штуковину, сынок. Твое родство с мастером Фаггусом сейчас важнее во сто крат, чем эта красивая игрушка. Подумать только: человек, моривший меня голодом на пути из Лондона, кормит нас на обратном пути!

Ночь застала нас вблизи Лондона. Джереми Стиклз решил, что нам следует заночевать под открытым небом, потому что скакать по ночам через поля здесь опасно, а о Томе Фаггусе, надо полагать, здесь и слыхом не слыхали. Я согласился с мастером Стиклзом, тем более что на Лондон, подумал я, лучше любоваться не ночью, а днем. Но наступил рассвет, и любоваться, как выяснилось, стало не на что: город, не в пример нашему чудесному Эксмуру, показался мне уродливым и грязным. Нет, лавки здесь выглядели побогаче и вывески над ними были куда затейливее эксмурских, но стоило мне остановиться, чтобы разобрать, что на них написано, как меня тут же грубо толкал какой-нибудь прохожий. Часто бывало, что владелец лавки, пытаясь обратить мое любопытство в свою пользу, выскакивал за дверь и кричал, нахально хватая меня за рукав:

– Рады вам, сэр, сверх всяких мер! Покупайте свободно, что душе угодно! Покупайте, покупайте, покупайте!

Честное слово, не однажды мечтал я поскорее вернуться к своим овцам, когда, теряя терпение в этом людском водовороте, еле сдерживал себя, чтобы не дать воли своим здоровенным деревенским кулакам.

Тогда, летом 1683 года, более девяти с половиной лет со времени, когда погиб мой отец и началась эта история, между королем и лондонским Сити случился великий спор. Король и те, кто стоял за его спиной, соря денежками без меры и счета, хотели и дальше жить той же беспечальной жизнью, и для этого они задумали присвоить себе право раздавать высшие должности в Сити по своему усмотрению. Горожане, однако, воспротивились этому, указав, что это право принадлежит им и что это оговорено в Хартии лондонского Сити.

В настоящее время спор разбирался в королевском суде.

Дело это, похоже, только и занимало здешних судей, потому что то, из-за чего я прибыл в Лондон, никого не интересовало, и я, попав в самую гущу политических страстей, не понимал, нужен ли я тут вообще кому-нибудь. Я жил за свой счет, поселившись в доме зажиточного меховщика. Я не отказывал себе ни в еде, ни в питье, и хоть я не из привередливых, но мне было с чем сравнить, и я постоянно замечал, что масло здесь не такое свежее, как в наших краях, а молоко так просто вода. Впрочем, все это были мелочи, а вот что беспокоило меня всерьез, так это солидный счет за кров и стол, который мне подавали каждую субботу после полудня.