– Нет, я беру с собой Катрин. А тебе лучше остаться со своим мужем.

Поняв по тону Лоренцы, что та не изменит своего решения, Жильетта метнула ненавидящий взгляд в сторону её наперсницы и молча вышла. Пока алансонка укладывала её вещи, Лоренца размышляла о том, что супруги Нери, к сожалению, не успели или не захотели сообщить ей имя её родной матери. Однако девушка чувствовала, что не найдёт покоя, пока не узнает до конца тайну своего рождения.

Вернувшись в столовую, она увидела Даниеля, который читал какую-то книгу. У Лоренцы вдруг мелькнула недобрая мысль, что уже на следующий день после смерти её приёмных родителей д’Эворт, как ни в чём не бывало, вернулся к своему излюбленному занятию. Но тут, услышав звук её шагов, Даниель поднял голову и девушка с внезапным раскаянием разглядела щетину на его осунувшемся лице и тёмные круги под глазами. Словно угадав её мысли, тот сказал:

– Ваши родители были для меня словно родные. Ведь я воспитывался в их доме.

– Я тоже никогда не забуду господина де Нери и его жену, – ответила, проглотив ком в горле, девушка.

В глазах Даниеля мелькнуло удивление:

– Так Вы знаете?

– Что они – мои приёмные родители?

– Да.

– Выходит, и Вам об этом известно.

Д’Эворт молча отвёл глаза, а Лоренца продолжала:

– Господин де Нери сообщил мне, что я – дочь Великолепного, но не успел назвать имя моей родной матери.

– Я не могу ничего сказать, – казалось, д’Эворт борется с собой, – потому что дал клятву…

– Если моя мать не хочет видеть меня, то, клянусь, что не буду докучать ей. Но мне необходимо знать её имя!

Кузен донны Флери неожиданно нахмурился:

– Вы ещё слишком молоды, чтобы судить свою мать. К тому же, ничего не знаете…

Даниель снова уткнулся в книгу. Внезапно дочь Великолепного озарило:

– Ещё только один вопрос! Донна Флери рассказывала мне, что в юности Вы любили одну девушку, но она отвергла Вас. Как её звали?

– Зачем это Вам?

– Потому что я почти уверена, что это была моя мать!

Когда, так ничего и не добившись от д’Эворта, Лоренца вернулась к себе, ей вдруг захотелось заново перечитать грамоту Великолепного. Тем не менее, девушка не могла вспомнить, куда её дела.

– Катрин, ты не видела здесь… один документ?

– Я подобрала его на ковре и спрятала в сундук, – вспомнила алансонка. – А украшение положила в шкатулку.

Грамота действительно лежала в сундуке под платьями Лоренцы. Перечитав её, девушка задумалась. А что, собственно, она знала о своём родном отце? Мессир Бернардо всегда отзывался о нём, как о человеке, чьё обаяние было безгранично. Поэтому перед ним, наверно, и не устояла её мать. Но как он выглядел? Что любил? Кого ненавидел? Почему долгое время не вспоминал о её существовании и только незадолго до смерти признал своей дочерью? На все эти вопросы Лоренца не находила ответа.

Гнетущая тишина родного дома давила на девушку. Вдобавок, дочь Великолепного опасалась, что её переезд на улицу Тампль ничего не изменит и она больше никогда не будет счастлива в этом городе. После смерти приёмных родителей Париж словно сделался для неё чужим.

– Катрин, ты говорила, что хочешь всегда быть со мной…

– Клянусь душой, что это истинная правда, мадемуазель! – с готовностью подтвердила алансонка.

– А если бы мне пришлось уехать… очень далеко. Ты последовала бы за мной?

К чести её наперсницы, следует сказать, что колебалась та недолго.

– Да, мадемуазель. Ведь это благодаря Вам я снова стала честной.

– Тогда сделай то, что я тебе прикажу.

Вскоре Лоренцу снова позвали в столовую, где её ждал мэтр Жак. Сказав ему, что она хочет проститься с донной Аврелией, девушка вышла. Однако в коридоре она неожиданно увидела сына своего опекуна.