***
Аквилла резко сел в своей постели – он был в холодном поту. Мария дотронулась до его спины:
– Что-то случилось?
– Кошмар приснился, – ответил барон.
– Ты уверен, что именно кошмар?
– Такого не может быть в действительности: я видел Самурру.
– Того упыря, что отправил к тебе своих псов?
– Можно сказать и так, а можно – мой бывший друг, мой враг…
– И что тебе приснилось?
– Что он умер в страшных мучениях, что знак Неведомого пришел к нему и разорвал в клочья все его внутренности, что Самурра лежал в луже собственной крови, навсегда покинув этот мир.
– А что он делал перед смертью? Молился, просил о пощаде, звал любимую?
– Нет, выписывал приказ найти и уничтожить меня.
Мария усмехнулась:
– Значит ты все правильно сделал. Собаке – собачья смерть.
– Не говори так, пожалуйста.
– Разве он заслужил что-то другое?
– Это я заслужил нечто иное, нежели лежать в постели с девушкой, черствею, любовь моя, не прошло и восьми часов как из-за меня погибло трое человек, а я ни капли не раскаиваюсь, что со мной?
– Ты просто хорошо подготовлен, милый. Скоро тебе предстоит предать смерти тысячи. Какое уж тут раскаяние из-за трех шакалов?
Аквилла резко обернулся, положил ладонь единственной руки на затылок своей любимой и долго смотрел ей в глаза.
– Откуда ты знаешь? – спросил он, наконец.
– А ты не обратил внимание на татуировку прямо под моей левой грудью?
– Обычно я не смотрю на нею, а касаюсь соска языком или губами.
– Так посмотри разок, любвеобильный ты мой, – усмехнулась Мария и, улыбаясь, откинулась назад.
Аквилла включил лампу, осторожно приподнял грудь любимой, посмотрел и замер изумленным – там была небольшая, не больше двухрублевой монетки, татуировка знак Неведомого.
– Ох, уж этот проклятый Орден, – прошептал Аквилла, поцеловал татуировку и спросил, – Скажи ты была в Ордене до того, как меня завербовали?
– Нет, – с улыбкой, будто вспоминая что-то хорошее, ответила Мария, – Меня завербовали из-за тебя, тогда на рассвете ко мне пришел сыскарь, как там его, Шлейхель, вместе с женщиной в мантии и маске медведя. Они бесцеремонно вошли ко мне в дом и спросили, люблю ли я тебя настолько, что готова последовать в неизвестность и неопределенность. Все тогда считали тебя погибшим, и это было словно чудесное воскресение. Конечно, я согласилась и ответила, что готова пройти хоть через саму преисподнюю лишь бы быть с тобой. И, как видишь, до сих пор не раскаиваюсь, хотя мне пришлось взять новое имя, сменить место жительства, солгать друзьям и родителям, что я встретила свою любовь – прекрасного человека, приняла его религию и уезжаю с ним в далекую восточную страну. Ха, все тогда решили, что я сошла с ума, как будто никто из них никогда не совершал безумные поступки ради любви. Впрочем я, пожалуй, не солгала им, сказав, что встретила того самого человека.
– В этом ты абсолютно права, – улыбаясь, подтвердил Аквилла, поцеловал ее, и лег, положив Машину голову себе на плечо.
***
Утром в семь часов барон Аквилла проснулся от звонка в дверь. Долгого, настойчивого и нетерпеливого, а затем пошли короткие, конвульсивные и еще более нетерпеливые, один за другим. Аквилла вскочил с кровати, проклиная утренних гостей, накинул халат и пошел к двери. На пороге оказался посыльный в форменной прокурорской одежде.
– Надеюсь, вы принесли мне весть от господина прокурора, что все улажено, дело замято, и так далее? – позевывая, спросил Аквилла.
Мрачный посланец из прокуратуры в ответ, молча прошел, не разуваясь, на кухню и положил на обеденный стол сверток и какое-то сопроводительное письмо, коротко сказал: