Его привлекали зловредные приведения, вампиры, полтергейсты и прочая нечистая сила. Именно о таких призраках виконт Галифакс читал своим детям. «Мы любили их больше всего, этот элемент страшной тайны, когда чтение заканчивалось, и мы оглядывались через плечо, убегая наверх по не слишком хорошо освещенным проходам и коридорам, прежде чем мы достигали наших спален и были в безопасности. Ковер, который служил дверью на черную лестницу, был чем-то вроде автоматического барьера или волшебного щита против любой угрозы. Когда мы добегали до него, мы кричали назад: “Поймай-ка меня, если сможешь, черт, призрак или человек”, и бежали вверх по лестнице с такой скоростью, с какой только могли. Если мы добирались до вершины первого пролета, прежде чем ковер перестанет качаться, а на самом деле мы всегда это успевали, мы были в безопасности. <…> Я предполагаю, что все это в наше время попало бы в категорию комиксов, ужасов и было бы осуждено; но я не думаю, что это делало с нами что-то плохое, и мой отец всегда говорил, что все это очень хорошо для развития нашего воображения»35.

Не только мистике находилось место в Хиклтоне. Самым любимым для Эдварда стало время после чая, когда его мать садилась за фортепьяно и играла детям, приглашая их потанцевать, или иногда пела. Также он любил визиты дяди Генри, который наряжался в медвежью шкуру и гонялся за детьми, к их великой радости. Дядя Генри учил его кататься на пони, когда Эдвард достаточно подрос для этого занятия.

Пони ему подарил отец на день рождения вместе с трогательным письмом: «Завтра все мои мысли будут о тебе. Интересно, увидишь ли ты Серебряный Хвостик. Одна птичка сказала мне, что действительно видела Серебряного Хвостика с новой тележкой, скачущим к Хиклтону: он заявил, что хотел бы, чтобы Эдвард Фредерик Вуд стал его хозяином. Он надеется, что юный господин Эдвард будет достаточно любезен, возьмет его в свои конюшни, будет давать ему много зерна и не слишком сильно его бить. Мне так любопытно узнать, доберется ли этот Серебряный Хвостик до Хиклтона, если уж новости о нем дошли до меня. До свидания, мой самый любимый. Я люблю тебя всем сердцем»36.

Уроки верховой езды дяди Генри были не столь трогательны, как это письмо. Всякий раз, когда ноги Эдварда неправильно лежали на боках пони, дядя Генри лупил по ним стеком, приговаривая: «Если бы ты сидел правильно, я бы не смог тебя ударить». Из-за детской физической нескладности мальчик также испытывал постоянные проблемы с одеждой: «Бриджи, гетры и ботинки всегда мне плохо подходили, расстегивались и сидели совсем не так, как у других мальчиков, которых я видел»37.

Но эти легкие неприятности не шли ни в какое сравнение с начавшимся обучением Эдварда в классной комнате. Руководила этим процессом гувернантка мисс Хилдер: «Она была типичным продуктом старой школы; ограниченной в интеллектуальном плане; уверенной в своих методах; преданной поклонницей моего отца, а также убежденной, что точность, дисциплина и благовоспитанность были, безусловно, самыми важными компонентами образования. Для внушения этих качеств она больше всего ценила физическое напоминание, и она будет постоянно сидеть рядом с моими сестрами и мной, когда мы делаем уроки, и бить нас палкой по рукам и пальцам, если мы допускаем ошибки, которые, как она считала, есть следствие небрежности или невнимания. Испытывая горечь от такого наказания с сопровождающими его слезами, мы часто убегали в конюшни и показывали наши ушибы кучеру Сэм- су, сочувствие и негодование которого были очень утешительны. Наши родители, несомненно, знали, что режим классной комнаты суров, но по очевидным причинам мы смущались демонстрировать результаты наказания им, ведь они подумали бы, что мы, скорее всего, его заслужили»