Фей Фей заставила себя улыбнуться в ответ (этот корпоративный оскал мне неплохо дается, пронеслось в голове).

Поймав ожидаемую улыбку, Тиффани продолжила:

– Главной причиной, по которой мы хотим ввести китайский для наших малышей, является, конечно, быстрый рост числа носителей китайского языка среди наших клиентов. В основном это успешные китайские бизнесмены, осевшие в Лондоне. Они мечтают, чтобы их дети овладели родным языком родителей.

Фей Фей стало немного страшно. По-китайски она говорила с английским акцентом, читать традиционные иероглифы могла лишь отчасти – разве что похвастаться безупречным знанием китайского меню перед этими успешными бизнесменами?

– Мои родители из Гонконга, – сказала она, притворяясь немного оскорбленной. – В нашей семье мы говорим на путунхуа или, как его принято называть здесь (в стране дремучих колониалистов, добавила она мысленно), мандаринском китайском.

– Вот-вот, как раз то, что нам нужно – мандаринский! – обрадовалась Тиффани, успевшая на секунду округлить глаза при упоминании незнакомого ей путунхуа. – Знаете ли вы детские песни на мандаринском? Типа английской колыбельной про звездочку?

К счастью, именно китайский перевод английской колыбельной про звездочку Фей Фей помнила еще со времен субботней китайской школы, но она не стала сознаваться в скудости своего репертуара и перевела разговор на китайскую каллиграфию. Тиффани была в восторге. В конце недели, не найдя, наверное, большого количества желающих менять подгузники и вытирать сопливые носы с перерывом на китайские песенки, она позвонила Фей Фей и поздравила ее с новой работой.

Странное, однако, ощущение: всю жизнь стремишься слиться с большинством, пытаешься говорить на нарочито разговорном английском, со сленгом, как заправский житель лондонских трущоб, чтобы потом тебя взяли на работу благодаря принадлежности к этническому меньшинству. Все школьные годы Фей Фей скрытничала о своих родителях, не хотела рассказывать учителям, а тем более одноклассникам, чем они занимаются, терпела шутки о своих обедах из китайского бистро. И тут ее просят рассказывать о предках-иммигрантах потенциальным клиентам детсада: мол, это повышает ее «аутентичность» как китаянки.

Миссис Ханг не могла нарадоваться, когда Фей Фей спросила, нет ли у них дома каких-нибудь традиционных китайских украшений типа красных фонариков с бахромой. На следующий день миссис Ханг вернулась из оптового китайского магазина с целым ворохом: новогодними свитками из красной бумаги чуньлянь, декоративными деньгами гуйцянь, фигурками драконов и тигров, вышитыми подвесками с пожеланиями благополучия. Всё это Фей Фей преподнесла, немного стесняясь, Тиффани: та расхвалила дарительницу на утренней летучке и велела освободить один из детских стеллажей специально для «объектов китайской культуры». С условием, что «детки будут с ними свободно играть, развивая тактильные ощущения».

Фей Фей сначала хотела возразить – бумажные обереги, хрупкие и заряженные взрослой символикой, недолго протянут в шаловливых детских руках, – но потом решила плыть по течению. Так к концу первого месяца на новой работе она заняла в иерархии воспитателей детсада почетное место специалиста по экзотическому и экономически востребованному Китаю.

Франческу Тиффани сразу невзлюбила. Была ли причиной этому ее худоба, о которой Тиффани мечтала, несмотря на многочисленных (но не очень постоянных) поклонников? Или волосы, удачно окрашенные в модный черно-белый, благодаря чему довольно невзрачная француженка выглядела как известная поп-певица? Или ее хобби, которое та гордо обозначила в резюме: честное слово, кто о таком вообще пишет – танцы с обручами?! Тиффани, прочитав резюме Франчески, забила в поисковую строку непривычное слово «хупинг» – и с удивлением узнала о существовании студий, обучающих взрослых и детей вертеть пластиковые кольца.