– Я чё-то не поняла. Победили, а сто лет еще страдали, – сказала Алена Устюжкина.

– Это как с немцами. Мы же их победили, а живем хуже, – хитро высунулся из-за спин Санька и от души рассмеялся.

– Санька! Братишка!.. Приехал! – опешив от радости, закричал Андрей и через мгновение сграбастал брата в охапку. – Какими судьбами?.. Тьфу ты. Что говорю, сам не знаю! Прие-е-ехал!

Деревенские заулыбались. Братья так сильно отличались друг от друга, что это было видно даже невооруженным глазом. Казалось, что в объятьях оказались свет со тьмой. Смуглый Санька с большими восточными глазами, тесаными выдающимися скулами и черными как смоль вьющимися волосами; яркий бесовский взгляд хулигана, порывистые движения, не сходящая с лица то ли улыбка, то ли ухмылка. И бледное, строгое лицо Андрея. Светло-русые коротко постриженные волосы, спокойный взгляд.

– Андрей, прости, пожалуйста, но можно тебя отвлечь. Разве христианской религии не противоречит поступок Радонежова? – спросила Наташа Заварова.

– Радонежского, – поправил Спасский.

– Да, конечно. Прости. Ведь он же на смерть благословлял наши дружины.

Андрей не ожидал такого вопроса. Отвечать первое, что взбредет в голову, было не в его духе. Отстранив брата, сказал:

– Я, знаешь, вот, что подумал. Радонежский поступил, на первый взгляд, неправильно, но если копнуть глубже, он же всего себя своим поступком за людей отдал. Он не желал смиренно смотреть на бесчинства татар по отношению к нашим людям. Мог бы спокойно сидеть в Лавре и душу свою беречь. Но нет. Он был другой… Он на «убий» дал добро!!! Понимаешь? Сергий знал, что за благословление на бой ему перед Богом придется держать ответ; и он решился, себя забыл ради русского народа, хотя ему было известно, что с благословением ли или без русские всё равно бы сражались. Он, может, всю жизнь потом мучился, грех за себя и за всех отмаливал.

– Ну, дает, – сказал Санька и полностью переключил внимание на свою персону.

Андрей отсел в сторонку, подложив руки под подбородок, и внимательно слушал брата, травившего солдатские байки.

– Вот это истории, – заметил Митька. – Не то, что у тебя, Спас.

– Говори за себя, – сказал Забелин.

– Он полностью прав, – сказал Спасский. – Мне пора.

– Да куда же ты, Андрюха?! – крикнул Санька вдогонку, но, увидев, что тот не реагирует, быстро со всеми попрощался и побежал догонять брата.

Бабушка уже спала, когда ребята зашли в дом. Деда нигде не было видно, вероятно, остался ночевать во времянке, там было попрохладней. Санька, улыбаясь, некоторое время разглядывал бабушку, потом стал озираться вокруг, предполагая натолкнуться хоть на какие-то перемены, но все, как в незапамятные времена счастливого детства и беззаботной юности, покоилось на своих местах. Тот же коричневый комод с позолоченными ручками, над ним старинные часы с кукушкой, письменный стол у окна, в углу под потолком икона Божьей Матери, на стене – ветхий ковер с оленем на переднем плане, вдоль печки провисшая веревка с сушившимися на ней носками. Все, как было.

Став взрослыми, мы часто убегаем воспоминаниями к нашему детству. Незначительные эпизоды, которым, будучи маленькими, мы не придавали особого значения, обретают новый смысл. Человек подчас все на свете готов отдать, чтобы окунуться в атмосферу какого-нибудь детского случая. Теперь, с высоты прожитых лет, он склонен пережить этот случай, восторгаясь каждой мелочью, умиляясь каждому слову, но прошлого вспять не воротишь, колесо времени продолжает неумолимый бег. Вспышки воспоминаний из детства, продираясь сквозь заросли суеты, мелочных дрязг и житейских забот, озаряют наше существование, наполняют его смыслом. У каждого в сердце хранится своя коротенькая история, которая становится своеобразным богатством, силой, заставляющей идти дальше, когда все мотивы к жизни исчерпаны.