Вгрызаться в твердую землю, похожую на ту, что лежит в зонах вечной мерзлоты простыми саперскими лопатками – работа трудная и непроизводительная. Лопатки обязательно вскоре затупятся. Небольшую ямку дай бог выроешь к утру, когда необходимость в укрытиях отпадет. Вот подрывать землю гранатами – более прогрессивный метод. Жаль только, что он очень шумный.

Можно пойти искать селение Юлай-юрт и попроситься на ночлег у местных жителей. Но те пугливы и неприветливы. Услышав, что кто-то бродит за оградой, с хлебом-солью встречать на порог не выйдут, а скорее организуют прием при помощи салюта из всех имеющихся в арсенале видов оружия. Обычно в таких домах не обходятся гладкоствольными ружьями, место которым в историческом или краеведческом музее. Припрятывают что-то более существенное.

– Плохо ты за машиной следишь, – у егеря было добродушное лицо; маленький и подвижный, он отчего-то наводил на ассоциацию с каким-то юрким насекомым, которое все никак не удается прихлопнуть тапкой. – У меня дома «мерседес». Ему тоже двадцать лет. Он меня не подводит.

– Ты, наверное, его холишь и лелеешь, держишь в теплом гараже и в сроки загоняешь в автосалон. ТО делаешь? – егеря не представлялись водителю. Он не знал, как их зовут.

– Конечно. Как же иначе? Я же не хочу застрять на дороге в самый неподходящий момент.

– А в Россию когда пригнали твой «мерседес»?

Егерь задумался. На лбу у него от трудных размышлений наморщилась кожа, а губы стали шептать какие-то цифры.

– Шесть лет и четыре месяца, – наконец произнес егерь.

– Ну вот видишь. Всего-то шесть лет и четыре месяца, – с издевкой сказал водитель, – а до этого твой «мерседес» по чистым и ухоженным автобанам катался. Там он и до пенсионного возраста без проблем дожил бы. Да не до собачей пенсии, когда год – за шесть, а до человечьей. Представляешь, купил себе машину к совершеннолетию и катайся на ней всю жизнь. Иногда подмажешь там, подделаешь что-то, резину еще поменяешь по сезону. Вот и всех забот, – он сделал небольшую паузу, потом резко продолжил: – А БМП эту эксплуатировали и в хвост и в гриву, не особенно заботясь, сколько она протянет. Она давно уже должна была сдохнуть, как загнанная лошадь. Да ты знаешь, что она в Афгане уже духов молотила, когда ты еще в пеленки писался. Подгузников тогда еще не было. Писался?

– Откуда я помню, – пробурчал егерь.

– Писался, писался. Не увиливай.

– Может быть, но с арифметикой у тебя плохо. Мне двадцать семь. Следовательно, когда эта БМП только вышла за ворота завода, мне уже было семь, а я, извини, пеленок тогда уже не носил – в штанишках бегал.

– В коротких?

– Летом – в коротких, – егерь начинал сердиться.

– Ладно, не обижайся, – сказал водитель, – могу подкинуть интересное занятие. Когда уйдешь на покой, можешь проследить ее боевой путь, – он кивнул на БМП, – поверь мне, узнаешь очень занимательную историю. Если бы она все это время простояла в смазке законсервированной на складе, тогда конечно ты мог бы возмущаться, а так… Да любая машина давно накрылась бы при таких нагрузках.

– Сдаюсь, – примирительно сказал егерь. – Тебе помощь нужна?

– Нет. Сам справлюсь, – сказал водитель.

– Голубев, ты в очередной раз меня убеждаешь в том, что худая голова языку покоя не дает, – сказал капитан Кондратьев своему подчиненному, когда ему надоело, что водитель тратит время не на исправление, а на перепалку с егерем. – Не мешай ему. Когда понадобиться ломовая лошадь, я тебя позову.

– Так точно. Рад стараться. Разрешите иди, ваше благородие? – скороговоркой выпалил Голубев, смешав в своем ответе все пришедшие в голову реплики из устава царской армии.