Бежал и вспоминал Лялю – вчера проводила его до дома, такая милая… А что потом – не помнил, как отрубило, значит ничего, ушла и всё. Перескочил через первые рельсы, состав только что прошёл, а на вторых огромный, красный динозавр-тепловоз уже показался на повороте. И вдруг… Вдруг запнулся, упал… И ничего не успел понять – дикий рёв ударил, вдавил в землю, красная смерть – вот она.

Инстинкт самосохранения сработал – отчаянным усилием успел сползти с рельс – они гудели как струны гигантского рояля, – вцепился, ломая пальцы, в щебёнку, в песок и замер – с грохотом состав пронёсся рядом – товарняк, сотня вагонов, и всего полметра отделяли его от гибели.

– Мама! Мамочка! – закричал, заплакал в голос отчаянно, но этот вопль его был никому не слышен и не нужен, воздушный вихрь всё тянул и тянул под колёса, не отпускал свою добычу. Ломал не только ногти, но и пальцы, старался удержаться за ставшую вдруг такой родной землю.

Неминуемо погиб бы, но – как говорится, – карты легли иначе: умирать Серёге Малинину ещё рановато. И вот по соседнему пути – тоже совсем рядом, – пронёсся пассажирский поезд. Поднятый им новый воздушный вихрь вырвал его из под товарняка, вырвал, но стал затягивать под себя. И снова он вцепился в землю, в песок, в щебёнку, снова кричал дико и страшно, рвало в разные стороны, сил бороться больше не было.

И вдруг всё кончилось, стихло, оба состава пронеслись дальше. Не веря в своё спасение Сергей приоткрыл глаза, с трудом, кое-как, перекатился-перевалился через рельсы и пополз. Скорее! Скорее! Ведь сейчас появятся новые поезда…

Наконец смертельные пути остались позади, поднялся на колени – джинсы были мокрые, грязные, обмочился со страха, хорошо ещё что не обделался по-большому. Смотрел вокруг – мир был прекрасен! Голубое небо, яркое солнышко, зелень деревьев. Вздохнул глубоко – жив! – собрал последние силы и встал.

2

Из рассказа одной из жительниц посёлочка.

Иду я, значит, к мосту, через рельсы эти, проклятые, не ходила никогда и не пойду, хоть тыщу рублей дай. У нас тут каждый год люди гибнут, прутся, дурни, прямиком. Видела один раз, что от них остается – мясорубка! Больше не хочу…

Прошла немного и вижу – парень этот, студент, чё ли, который у бабки Агафьи живёт, идёт через пути, сопляк ещё, ничё не соображает. Ну, ладно, шагаю дальше – дело его, и тут гудок тепловоза – длинный, страшный. Оглянулась, а он упал, запнулся, небось, поняла – всё! Завещание писать поздно.

Но гляжу – вывернулся как-то, к другим рельсам, не в ту сторону, дурак ведь. А по вторым путям другой поезд несётся… Отвернулась и пошла, глядеть не стала, известно, что будет, а у меня нервная система слабая.

Оба поезда пронеслись с рёвом, стало пoтише, хоть и не хотела, а посмотрела – батюшки мои! Живой! Чудо какое-то! Идёт, качается, наверное, бабка Агафья его заворожила, а, может, в рубашке родился. А он падает да встаёт, встаёт да падает, весь из себя грязный. Думаю, сейчас шлёпнется, что делать? Ведь на работу опаздываю.

Решила, если упадёт да не встанет, то пойду к нему, всё-таки живой человек. И точно, упал! И вставать не собирается, лежит не шевелится. Двинулась к нему, а он поднялся, сначала на колени, потом прямо, заковылял дальше. И слава Богу, скорее побегла к мосту, на работе выговор получила за опоздание…

3

Дома замочил всё грязное в большом баке, надел новые майку и трусы, джинсы – они у него были одни, – прополоскал и повесил на забор, на самое жаркое место, лёг на свой любимый солнечный холмик, тяжело вздохнул и закрыл глаза…

Думал, что от всего случившегося уснёт мертвым сном, но ни фига! Сна не было ни в одном глазу! Больше того, появилась какая-то бодрость, легкость и даже весёлость, сам на себя удивлялся. Полежал ещё немного и вскочил – раз такое дело надо двигать в институт! Натянул подсохшие, но ещё мокроватые штаны, и побежал.