Выбор неизвестного в любви и поиск своего глубинного, истинного Я, поддерживающие и подпитывающие друг друга, хотелось бы в завершение сопоставить с пушкинским «На свете счастья нет, но есть покой и воля…». Тот образ воли, который смутно мелькает в нашем сознании, завороженном неизъяснимой смиренной печалью классических строк, совершенно очевидно далек от «воли как жизни вне тюрьмы, возможности делать все, что захочется, пойти в любом направлении по своему желанию…»[23]. Что стоит за понятием воли? Для чего нужна воля человеку – чтобы следовать зову своей судьбы или противиться ему?

Человеку пристало «смотреть на себя как на крутой, трудный путь к другому, подлинному себе. Находя в себе множество противоречивых сил и возможностей, я вижу в них лишь сырой, неподатливый материал, к которому надо подходить решительно и без жалости. Упорствовать, одолевать, ограничивать – и медленно становиться собою!»[24] Но, преодолев себя как материал, разве не восходишь к состоянию ясности? «Ибо тот, кто зачерпнул подлинного, неумаленного бытия, знает, что вечность не в силах ничего прибавить и гибель не в силах ничего отнять от божественной полноты простого “я есмь”»[25].

Жизнь, писал Х. Ортега-и-Гассет, это неизбежная потребность определиться, вписать себя целиком в исключительную судьбу, принять ее, иными словами, решиться быть ею[26].

Воля – это и сама судьба, принятая тобой, и сила ее принять, и – порой – парадоксальная радость в конце жизни, что не знал обо всех опасностях судьбы и воли, будучи молодым, когда у тебя были пути к отступлению. Это понимание, эта рефлексивная благодарность за давнее неведение нашла замечательное отражение в монологе «ведьмы» в «Нищенке-ведьме из Графтона» Роберта Фроста:

Как же связаны между собой покой и воля? Чтобы обнаружить это, нужно подняться выше. У Бонавентуры есть рассуждения, удивительным образом соединяющие в трансценденции эти понятия: «Так как блаженство представляет собой не что иное, как наслаждение величайшим благом, а величайшее благо находится выше нас, то никто не может стать блаженным, не возвысившись над собой, причем возвысившись не телом, а сердцем. Подняться же над собой мы можем лишь благодаря поднимающей нас высшей силе»[27].

Таким образом, покой и воля – лишь несколько различающиеся термины для обозначения одного и того же возвышенного, благодатного состояния. Воля выступает тогда как высшая воля, вводящая тебя в рамки твоей глубоко индивидуальной судьбы и поднимающая над нею.

Одним из обманчиво ясных понятий у М. Хайдеггера является понятие «побережья» – «то, что изначально развертывает берег в береговую линию», «собирающее начало». Исток и устье, твердая почва под ногами и вместе с тем граница текучих, зыбких, вечно изменчивых вод. Оттого так страшна утрата спасительного берега. Но именно состояния «покоя и воли» позволяют невозмутимо пребывать среди опасного жизненного моря… Покой и воля – уязвимость («быть – это быть уязвимым»), но и – безоружность. Покой, с которым переносишь неотвратимое.

Парадоксальным образом выбор неизвестности, а не неизменности дает больше шансов войти в это состояние покоя. Как воды сокрыли Китеж, покой спрячет и убережет от всего назойливого и внешнего, внеположного твоей покоящейся сути.