В последней волне ярости, самой сильной и безумной, Кира, то есть я, перестал осознавать, что происходит. Гнев захлестнул окончательно, отгораживая от внешнего мира. Но память вернется, потом. Так всегда бывает.

Орудуя холодным черным клинком, за пару мгновений логик перерезал глоток больше, чем за все время пребывания на основном уровне Пирамиды. Первыми пали те, кто был ближе всего к Луне. Живы остались, наверное, только случайно зашедшие сюда посетители. И бармен. Этот низкорослый старик тоже был цел и невредим.

Сознание – штука сложная. Особенно когда тебя не на шутку вырубает по причинам, не поддающимся обычному разумному объяснению. После таких вот обстоятельств оно возвращается не постепенно, а наоборот – стремительно. Как если бутылку с газированной водой резко встряхнуть, не открывая крышку, и когда содержимое уже вспенилось до предела – крышку резко срывает, и все встает на свои места практически мгновенно. Пшик! И готово.

– Уже пришел в себя? – спрашивает Луна.

Оглядываюсь. Мы около какого-то дерева. Вокруг издающие необычный запах кусты. Вдалеке слышится шум транспорта.

Парк, догадываюсь я. Где-то в четвертой парсе, скорее всего, в районе улицы Небесных Тел, недалеко от Открытых Балконов.

– Вопрос в том, откуда я шел, – с трудом выговариваю я, пытаясь оторвать тяжелую голову от земли.

– Ну, скажем, не шел, а я тебя тащила. После того, что произошло в трактире, не мудрено свалиться в обмороке.

Последнее, что я помнил, это ощущение холодной от ворожбы рукоятки кинжала и кровь, очень много крови… Да, такого со мной еще не случалось.

Интересно, а скольких…

– Да почти всех, – с лёгкостью читая мои мысли, без тени сожаления о пролитой чужой крови сообщает Луна.

Медленно поворачиваю голову к ней. Луна улыбается. Ну, точно, не простая она скиталица: хладнокровие в таком объеме образуется только после событий, которые и в страшном сне не приснятся. Например, после войны с интуитами.

– Я, вообще-то, не сторонник бессмысленных жертв, просто… – я замолкаю и после легкой запинки договариваю: – Просто так получилось.

– Просто этих тварей следовало наказать, – жестко произносит она уже без улыбки, а потом спрашивает: – А что с тобой случилось?

– Вспомнил одного интуита.

– И поэтому разозлился?! – Она явно насмехалась надо мной. Ну еще бы! Тот, кто не способен отгородиться от такой примитивной эмоции… в общем, жалкое зрелище.

Однако мне не стыдно. Стыд, кстати, тоже проявление слабости. Потому я просто отвечаю:

– Да. Надеюсь, он еще жив.

– Логик, который хочет, чтобы интуит был жив… Поразительно! – восторгается Луна.

– Мне бы хотелось убить его собственными руками. Поэтому – да. Я надеюсь, что он жив. Жаль, что война закончилась, – говорю я.

Луна тут же мрачнеет и заметно напрягается. То ли я ее испугал, то ли слова о войне.

– Не волнуйся, я больше не потеряю себя. Сильные приступы посещают меня редко, но зато после них легче живется. Правда, этот был просто запредельным. Кстати, за нами никто не следил, когда ты уводила меня из трактира?

– Никто, – тут же отвечает она. Но, подумав, добавляет: – Хотя, один странный тип все-таки был, правда, он не показался опасным. Просто стоял и смотрел. Или даже ждал. Я сначала испугалась: он так пялился на нас и был похож скорее на статую, чем на живое существо.

Луна произносит это «на нас» с некоторым сомнением.

– Как он выглядел? – спрашиваю я.

– Очень высокий. Более двух метров точно, настоящий верзила, – говорит она, глядя куда-то вверх. – В черно-красном балахоне. На рукавах символы: множество маленьких белых крестов, расположенных в ряд. Такие кресты обычно бывают на могилах. Не нарисованные, конечно, а настоящие.