– Зачем ты говоришь мне это сейчас? – с укоризной сказал Юлиан, покачав головой.

– Интересно, а когда мне было что-то говорить тебе, одухотворённая пьянь? Кто за три недели не сделал ни единой попытки что-то шевельнуть или изменить? – сурово процедил Дасти, с вызовом подбоченясь. – Я – адмирал неизвестно чего уже, в подчинении у лейтенанта, пусть, но разве моя работа заниматься конституцией и убеждать Лоэнграмма в нужности её? Теперь я понял, что ты не внёс не единого отличия от трюнихтовской, потому она и неинтересна Лоэнграмму!

– Это не так, – поспешил его заверить Юлиан, говоря нарочито доверительно и спокойно. – Лоэнграмм просто был болен эти дни, да и свадьба его, как родового аристократа, разумеется, интересует и забавляет. Как только мы её проскочим, дело сдвинется с мёртвой точки.

– В самом деле? – глумливо скривился в ответ собеседник, явно демонстрируя, что не впечатлён ни единым словом. – Человек, выступающий в этом качестве на такой чужой свадьбе, вряд ли настолько болен, чтоб отказать себе в обсуждении интересующей его темы. И уж кто-кто, а этот представитель племени аристократов ничем не доказал ещё, что унаследовал привычки, приписываемые нашими идеологами этому классу – не то они нам всё врали про них, не то эти привычки на деле в другом состоят. Кроме того, ты, очевидно, полагаешь, что те, кто был рядом с тобой в безвыходном положении, должны всегда сидеть возле тебя, что бы ни случилось. Как думаешь, это утверждение логично, если учитывать, что люди хотят жить вообще-то, а не упиваться фантастическими идеалами?

– Дасти, что случилось? – обмер Юлиан, надеясь вызвать того на откровенность.

– Как что? Или ты ничего не понял до сих пор? Кому интересна будет твоя конституция, если она ничуть не вдохновляет такого правителя, как Лоэнграмм? Не ты ли как-то назвал его же самым демократичным кандидатом – если что, за него подадут голоса не только все его подданные, но и большинство народа на территории бывшего Союза? И что потом буду делать я – утирать тебе сопли, когда ты будешь жалобно уверять всех и каждого, что хороший и предлагаешь хорошие идеи? – Аттенборо говорил всё более спокойно и пренебрежительно, и это уже начинало пугать. – Хороша идея, как же – давайте грохнем прекрасного правителя ради того принципа, что он не соответствует неким нашим, ни разу успешно не доказанным принципам! Ян мёртв, Шейнкопф мёртв, Бьюкок мёртв, Машунго тоже, куча народа с ними – мертвы, каждый, кто придерживался этого мнения – мертвец, даже Трюнихт и Лебелло! Не странная ли закономерность, Юлиан, не настораживает ли? Хочешь, чтоб и Катерозе погибла, во имя твоих амбиций?

Конец ознакомительного фрагмента.