– Ветер свежий, – первым прервал Гриффит полное сомнения и тревоги молчание, – однако не так уж он силен. Дайте фрегату немного простору да нужные паруса, мистер лоцман, и я при таком ветре поведу корабль, как яхту на увеселительную прогулку.

– Сможет ли он лавировать под оставшимися парусами? – тихо спросил незнакомец.

– Он сделает все, чего может требовать от дерева и железа разумный человек. Но нет на океанах такого судна, которое могло бы делать повороты при подобном волнении только под марселями, на которых взято по два рифа. Позвольте нам поставить нижние паруса, лоцман, и вы увидите – наш фрегат начнет скользить с ловкостью танцмейстера.

– Давайте сначала проверим силу ветра, – возразил человек, которого называли мистером Грэем, и, остановив Гриффита, он направился к наветренному[22] борту, где молча, с удивительным спокойствием и отрешенностью устремил взгляд вперед.

Как только якорь был убран, на палубе фрегата погасили все фонари, и, когда пронесся первый шквал, забрезжил слабый свет, усиленный отблесками морской пены, окружавшей теперь корабль со всех сторон. Вдали тяжелой грядой черного тумана над полосой воды неясно проглядывали очертания берега; он отличался от неба только большей мрачностью и тьмой. Был свернут и уложен на место последний канат, и в течение нескольких минут мертвая тишина стояла на заполненной людьми палубе. Все знали, что корабль с огромной скоростью несется по волнам, приближаясь к той части бухты, где находились мели и подводные скалы, и только строгая дисциплина заставляла офицеров и матросов подавлять чувство тревоги. Наконец раздался голос капитана Мансона.

– Может быть, нам все-таки замерить глубину, мистер Грэй? – спросил он.

Хотя вопрос этот был задан громким голосом и интерес, который он вызвал, собрал вокруг того, к кому он был обращен, офицеров и матросов, нетерпеливо ожидавших ответа, лоцман не обратил на него внимания. Подперев голову рукой и облокотившись на одну из коек, уложенных вдоль борта, он глядел перед собой с видом человека, мысли которого далеки от того, что происходит вокруг. Гриффит тоже подошел к лоцману и, не дождавшись ответа на вопрос командира, решился превысить свои права. Он вышел из круга людей, остановившихся на некотором расстоянии от лоцмана, и приблизился к таинственному охранителю их жизни.

– Капитан Мансон желает знать, нужно ли бросить лот? – с некоторым нетерпением спросил лейтенант.

Лоцман все еще не отвечал. Прежде чем заговорить снова, Гриффит решительно положил ему на плечо руку, с намерением вывести его из задумчивости, и тогда незнакомец так сильно вздрогнул, что лейтенант онемел от удивления.

– Отойдите, – сурово сказал лейтенант людям, которые сгрудились вокруг них. – Займитесь своим делом и подготовьте все к повороту оверштаг[23].

Толпа отхлынула, как волна, уходящая в море, и лейтенант остался наедине с лоцманом.

– Сейчас не время размышлять, мистер Грэй, – продолжал Гриффит. – Вспомните наше соглашение и выполните ваш долг. Не пора ли ворочать оверштаг? О чем вы задумались?

Лоцман схватил лейтенанта за руку и, судорожно сжав ее, ответил:

– О многом, мистер Гриффит! Вы молоды, да и я еще не стар. Но, проживи вы еще пятьдесят лет, вам никогда не увидеть и не пережить того, что довелось испытать мне за мои тридцать три года!

Изумленный столь неожиданным и неуместным в этот момент излиянием чувств, молодой моряк не нашелся даже что ответить, но, не забывая ни на минуту о своих обязанностях, он снова обратился к предмету, заботившему его более всего.

– Я надеюсь, что ваш жизненный опыт связан именно с этим берегом, – сказал он. – Корабль идет быстро, а при дневном свете нам довелось разглядеть так много страшного, что в темноте мы чувствуем себя не слишком уверенно. Долго ли еще мы будем идти этим курсом?