Акулина – слишком официально, да и имя какое-то нелепое, врачебное и вместе с тем несчастное – странные ассоциации вызывает. Буду звать её сокращённо – Акулой. Ну да, Акулой, почему бы и нет? Как и любой хищник – акула не тронет, если её не трогать, если не вторгаться в её личное пространство, если не показывать ей своего страха, акула – типичный шизофреник.

Мне нужно в ординаторскую, отдать все эти краски и кисточки, а потом вымыть полы в коридоре и прочее, прочее.

Стены здесь давят, ходить спокойно невозможно, многие больные разгуливают по больнице в свободное время, несмотря на режим. Иногда я себя спрашиваю, зачем устроилась именно сюда, ведь была возможность устроиться и в обычное детское отделение при поликлинике, но меня сманила радужная перспектива ничегонеделания – вымыть полы в коридорах, перестелить постели, иногда помочь в чем-то своей напарнице, а потом можно спокойно заниматься всякой ерундой. Когда кто-то увидел, как легко мне дается общение с психами, меня часто стали просить присмотреть то за одним, то за другим. Здесь вообще своеобразный порядок. Беспорядок. Свою работу никто не любит, и работают лишь бы работать. Странно, как вообще человек выбирает такую работу. В отличие от меня, они действительно работают и что-то делают, что-то пишут, кого-то лечат. Как можно проснуться с идеей – лечить психов, мне не понятно.

Пока я стою и набираю ведро, слышу крики сквозь шум воды.

– Она укусила меня! Эта тварь меня укусила! – это голос Ольги.

Пока я закрывала воду, крик ее стал ближе, выскочив в коридор, я увидела как двое наших санитаров – Ванька и Колян – заталкивают Акулу обратно в палату, а она пытается вырваться и кричит о том, что обязательно доберется до той твари, смотря на Ольку, которая бежит на меня и отстраняет в сторону.

– Что случилось? – как только Акула исчезает за дверью вместе с парнями, я возвращаюсь. Олька моет руки, вся трясется и готова разрыдаться.

– Она укусила меня! Бешеная тварь! – Олька говорит это сквозь зубы, тщательно вымывая руки.

– Это я уже слышала, – бросаю равнодушно, подперев стену. – Из-за чего? – если бы характер моей напарницы мне не был бы знаком, я бы не спрашивала.

Вода перестает шуметь, Олька вытирает руки о халат и тут же лезет в карман за сигаретами.

– Тварь старая! Чтоб она сдохла, сука! – продолжает она, пытаясь прикурить. – Я ей, видите ли, укол больно поставила! Как схватит меня за руку и зубами! Сука! – да, Ольга ещё и медсестра наполовину, поэтому уколы у нее действительно больные, от них остаются синяки. Наверное, поэтому она здесь: в нормальное отделение такие медсестры не нужны просто.

Руки Ольки обе красные от воды, на правой – следы зубов, никогда бы не подумала, что протезы оставляют такие глубокие следы. Не зря она теперь зовется Акулой.

– А у моего соседа змея сбежала и теперь по чьей-то квартире ползает, – говорю это, чтобы отвлечь напарницу от Акулы, иначе она ее долго будет склонять по всем падежам, а это утомляет, психов хватает и так.

– Ну, зашибись! МЧС вызвали? – она забывает обо всем, что с ней только что случилась, её черные глаза отражают настоящее беспокойство.

– Змея не ядовитая, просили как раз никого не вызывать, чтобы не делать из этого большую проблему, – возвращаясь к своему ведру, продолжаю рассказывать.

– Всякую херню дома держат, – выпуская дым, отвечает она.

– Иван Иванович советует держать дома зверей, чтобы не сходить с ума от одиночества, – вспоминая рекомендации нашего главного врача, продолжаю разговор.

– По-моему, тот, кто заводит дома змею, – уже сумасшедший, его пора определить к нам. – Олька окончательно забывает об Акуле, она уже смеется.