«Куст шиповника…» ‒ словно раздался знакомый голос в легком порыве ветра.

Весь усыпанный белыми, душистыми цветами, шиповник, словно выжидающе поглядывал на Эдварда. Сиэл наклонился, опустил на дорогу чемодан, пролез рукой сквозь переплетенные, густые ветви куста, и возле корневища нащупал небольшой ключ, идеально подошедший к замку ворот. Калитка скрипнула и добродушно, как и много раз в прежние времена, пропустила его на территорию особняка.

Прижимая чемодан к груди, молодой человек медленно приблизился к парадному входу, прошагав по брусчатой тропинке, как во сне. Дрожащей рукой он залез в карман своего черного пальто и достал оттуда еще один ключ с гравировкой «Моррис». Раздался очередной легкий щелчок. Эдвард спрятал ключ в нагрудный карман, и его рука замерла в сантиметре от ручки двери.

Перед уставшими, покрасневшими глазами Сиэла, которые закрылись, предстала фигура высокого брюнета, с неизменной усмешкой на лице и готовым саркастичным комментарием на любую тему. Молодой человек выдохнул и резко открыл дверь особняка. Карие глаза в надежде распахнулись, но Эдварда никто не встретил. В богато обставленной гостиной никого не было.

Там было сумрачно и слишком тихо.

Сиэл медленно шагнул в дом, невольно прислушиваясь, но особняк отвечал ему равнодушием. Он скользнул взглядом по мебели, длинному дивану, нескольким креслам и дубовому письменному столу, на котором стояла только чернильница с пером.

Выйдя из гостиной, молодой человек прошел к деревянной лестнице, рядом с которой была еще одна комната ‒ спальня для гостей с небольшой кроватью, шкафом, большим зеркалом в человеческий рост на двух огромных ножках.

Поднявшись на второй этаж, стены которого были обклеены светлыми обоями, из-за чего, даже несмотря на зашторенные окна, там было еще весьма светло, Эдвард увидел несколько запертых дверей. Подойдя к первой из них, Сиэл обнаружил, что на стене между комнатами висят два портрета.

На первом из них была изображена пара, широкоплечий мужчина с небольшими черными усами в черном фраке и рядом с ним ‒ худенькая женщина в роскошном бархатном платье изумрудного цвета с высоким воротником. Мистер и миссис Моррис. У Мэтью Морриса было доброе лицо, и где-то на задворках сознания молодой человек помнил, что отец Лиама был суровым, но справедливым человеком. Миссис Изабель Моррис была искусной швеей, и мама Эдварда, миссис Джоди Сиэл, всегда была в восторге от того, какие платья Изабель шила на заказ почти всему городу.

Своих родителей Сиэл лишился рано, в результате этого попав в дом своего родного дяди, Эндрю Сиэла, который со своей женой растил его вместе со своим сыном, Паркером. Семья Лиама тоже внесла свою ощутимую лепту в то, чтобы Эдвард не чувствовал себя сиротой.

Три года назад Изабель Моррис скоропостижно скончалась из-за мучившей ее всю жизнь сердечной недостаточности. Мистер Моррис погрузился в тоску и даже начал пить, но его родной брат, живущий в Нью-Йорке, позвал Мэтью к себе пожить некоторое время.

Так Лиам остался в этом доме один, и именно он был на втором портрете.

То, как художник изобразил молодого человека, заставило Сиэла невольно улыбнуться. Это был не тот Лиам, которого знали все, который всегда что-то выдумывал и заставлял окружающих неловко себя чувствовать, а совершенно другой Лиам, которого знали только его самые близкие люди, в том числе и Эдвард. Ни какой ухмылки, а лишь спокойное выражение красивого лица с проницательными черными глазами. Аккуратный нос, немного впалые щеки, придающие молодому человеку загадочный вид. Черные, как смоль, волосы, которые в момент создания портрета были чуть длиннее, чем сейчас, резко контрастировали с белой тканью его рубашки.