– Бедная Патриция, – горестно вздохнула Хармина. – Я ежедневно молю всевышнего дать ей терпения и мужества вынести эти муки и выжить ради её детей.

– Она выдержит. Патриция сильная женщина и очень любит жизнь, хотя и бороться за неё ей будет трудно. Но я постараюсь ей помочь всем, чем могу. Всё внимание моё, всю заботу направлю лишь на Патрицию и младенца. За ней и детьми будет постоянный уход и присмотр… Надо же, Берхард заснул у меня на руках, – прервал свой разговор Генрих, с нежностью взглянув на задремавшего малыша. – Устал, или наш говор его убаюкал?

– Скорее всего, и то, и другое, – ответила Хармина. – Вот и у Кларка глазки слипаются. Мальчики сегодня днём мало спали…

– Я обещал забрать Берхарда к себе до наступления нового года, – вернулся Генрих к прерванной теме. – Но вы сами видите, какое положение сейчас в моём доме. Конечно, я найму ещё нянек, но… Сейчас все будут на нервах, в переживаниях… Всё внимание лишь к Патриции. К тому же Гойербарг боится, как бы нездоровье матери не передалось и ребёнку…

– Вы хотите оставить Берхарда у нас? – Хармина прекрасно поняла смысл сбивчивой речи ландграфа.

– Ненадолго, – тут же отозвался Генрих. – Может, до весны…

– Берхард может жить у нас любое количество времени, – заверил Клос. – Неужели вы в этом сомневались? Здесь его второй дом, здесь молочный брат его и крёстные родители.

– А я так привязалась к малышу Берхарду, что даже рада вашему желанию не забирать его от нас, – с улыбкой добавила Хармина.

– Спасибо, друзья. Мне трудно далось такое решение, так как скучаю по сыну и с нетерпением жду того дня, когда введу Берхарда в замок Регентропф, в дом его предков. Но сейчас ни я, ни тем более Патриция не сможем уделить малышу того внимания, которое он получает здесь.

– Вы правы, мальчику будет одиноко в незнакомом доме среди чужих людей, – согласилась Хармина. – Пусть остаётся пока у нас.

– Как только Патриция поправится, Берхард тут же переедет в Регентропф.

– Извините за вопрос, ландграф, но если Патриция родит вам сына, вы своим наследником всё равно объявите Берхарда? – поинтересовался Клос.

– Конечно, – не задумываясь, ответил Генрих. – Я, безусловно, буду рад ещё одному сыну, но решения своего менять не собираюсь. Берхард – мой старший сын, и только он унаследует правление в Регенплатце. Но к чему этот вопрос, Клос? Думаешь, вассалы не поддержат его, не присягнут в верности?

– Для них он бастард.

– И что с того? Когда Патриция признает Берхарда своим сыном, его никто больше не посмеет назвать бастардом.

– Да, конечно, – согласился Клос Кроненберг, однако такие доводы всё же не смогли усмирить возникшие в его душе тревоги.

– К чему сейчас эти рассуждения? – мягко произнесла Хармина. – Ещё не известно, кто родится у Патриции. Может, девочка? Тогда и спорить будет не о чем.

– Действительно, – поддержал Генрих. – Разве вопрос о наследстве в данный момент так важен? Сейчас главное, чтоб Патриция благополучно разрешилась от бремени, чтоб быстро поправилась. Да чтоб ребёнок родился здоровым. А проблемы политики могут и подождать.

Уже больше часа Генрих нервно расхаживал по большому рыцарскому залу. Он прибывал в сильном волнении и даже можно сказать в страхе. А как же, ведь в течение всего этого времени в своей опочивальне Патриция мучилась родовыми схватками. Она страдала от боли и кричала так, будто испытывала жестокие муки ада. Эти крики, эта боль супруги и порождали в душе Генриха страх. Он видел, как тяжело Патриция вынашивала ребёнка, Гойербарг не раз говорил ему, что роды могут лишить её жизни. И теперь, слушая эти жуткие крики, Генрих невольно представлял, что вот так жизнь покидает тело Патриции, уступая место для новой жизни рождающегося младенца.