– Ваш дядя интересуется, где вы, – ответил капитан, нахмурившись от грубости.

– Что ему ответила моя камеристка?

– Госпожа моя, я не…

– Разумеется знаете, – перебила Джульетта. – Во дворце всем все известно. Они просто притворяются несведущими. Это тюрьма.

Нет, конечно, дворец не был тюрьмой. Просто она была в нем узницей. Ребенком ее водили смотреть на беззубого и голого патриция, который ютился в холодной камере, покрытый собственными мочой и испражнениями. В молодости Годвин Лайонс возглавил восстание. Так называемая Вторая империя протянула три года. В день ее падения обезглавили сотню сенаторов, а вот его пощадили.

Нынешний вид Лайонса был наглядным уроком: такова судьба тех, кто бросает вызов Республике и власти Верховного консула. Джульетте доводилось слышать, что деньги на восстание заговорщики получили от владыки Ферхании, но то же самое говорили и варахском короле. А также в зависимости от времени появления таких слухов упоминали владык еще десятка стран… похоже, никому не приходило в голову, что Лайонс мог решиться на восстание самостоятельно. Эту мысль Джульетта держала при себе.

– Я видела камеру Лайонса, – произнесла она вместо извинений за несдержанность.

Девушка не могла не грубить. Хотя, наверное, могла, вот только не знала с чего начать, да и зачем?

– Тьфу! – вырвалось у Джульетты, когда она наконец отыскала пуговицу на ощупь и застегнула ее.

Все это время Фелан смотрел девушке на лицо и только сейчас обратил внимание на ее дрожащие руки и сражающиеся с пуговицами пальцы.

– Госпожа моя, – произнес он. – Условия у господина Лайонса хорошие. Поверьте, бывает намного хуже…

– Хуже этого? – возмутилась Джульетта.

– Намного хуже. Бастион Дурато – не тюрьма. В городе есть места, по сравнению с которыми камера господина Лайонса покажется дворцом.

– Мне бы следовало знать о них. – настойчиво заявила Джульетта. – Вдруг мне понадобится настоящая тюрьма.

– Да, моя госпожа.

– Тогда расскажите мне о самой худшей, капитан. – Джульетта ненавидела покровительственный тон, но иногда ей приходилось использовать и его.

Фелан обдумал требование госпожи, потом пожал плечами и ответил:

– Яма Черных крабов. Каждый прилив камеру заполняет вода, и чтобы ее вычерпать, нужен не один час. Заключенные работают посменно, иначе им не успеть до следующего прилива.

– А если они не успеют? – с интересом спросила Джульетта.

– Моя госпожа, ну это же так просто, – они утонут.

– Ну, – ответила девушка, застегивая последнюю пуговицу, – я бы скорее предпочла качать воду, чем разговаривать с вами.

Казалось, Фелан еле сдерживается, чтобы не отшлепать ее. Ну и прекрасно – ей часто хотелось самой себя отшлепать. Но Джульетта подавила дрожь и приказала капитану сопроводить себя во дворец. Там она выяснила, что тетя и дядя уже легли спать и вернулась в свои комнаты. Камеристка собиралась помочь ей раздеться, но Джульетта, все еще злая после общения с капитаном стражи, отослала служанку, и сама избавилась от платья с пятнами крови. Потом стянула с себя белье и надела свежее, а окровавленная рубашка отправилась под матрац. Затем девушка упала в постель и укрылась тяжелыми мехами. Ей снились снега и горящие деревянные дома.

На следующее утро она проснулась, помочилась в ночной горшок и оделась настолько быстро, насколько позволяли все ее завязки, пуговицы и медлительность госпожи Элеоноры – ее личной фрейлины, приставленной к ней дядей. Она долго возилась с лентами на рукаве платья, раздражая Джульетту своей медлительностью, но вдруг замерла, так и не затянув рукав. Вместо этого фрейлина оттянула рукав, под ним на запястье Джульетты красовался синяк.