Однако Бердяев отметил не только негативные стороны масштабных событий: «Большевистская революция путем страшных насилий освободила народные массы, призвала их к исторической активности (курсив наш. – В. К.), в этом ее значение» [3, 12]. Бердяев также определил советскую философию как «философию социального титанизма» [3, 123], причем коллективистского. Русскому коммунизму, согласно его мнению (30-е годы), свойствен «исключительный актуализм и динамизм». Судя по теоретической и практической работе, решимости В.И. Ленина, И.В. Сталина, многих крупных коммунистов, с этим можно согласиться.

Бердяев уверен, что благодаря революции «в русском народе обнаружилась огромная витальная сила, которой раньше не давали возможности обнаружиться. При этом естественно произошло понижение уровня культуры, ибо высокая культура всегда создается путем качественного отбора и в сравнительно узком кругу элиты» [3, 112].

Однако заметим, что «витальная сила» проявлялась почти всегда в русской истории и культуре, иначе бы не состоялась и сама Русская цивилизация, тем более после пробуждения национального самосознания в XIX в. А что касается высокой культуры, то тут тоже необходимо посмотреть антиномически: развитие музыкального и живописного искусства не понизилось, развитие киноискусства пошло более интенсивно, развитие науки, техники, промышленности в целом, – вероятно, пошло более интенсивно. Пострадала философия, богословие, изучение и знание древних и европейских языков, традиционная этика, гуманитарные науки, гуманитарное образование и другое. Некоторые науки, как известно, вместе с их адептами были репрессированы (генетика, кибернетика и др.).

Большевики сумели пробудить в отпавших от Бога (и, вероятно, в том числе православных) людях сильные страсти и надежды, связанные, прежде всего, с новой русской ценностью и дорогой – коммунизмом. Не надуман политический и трудовой энтузиазм в СССР; великая энергетика побед над гитлеровской Германией, Японией, другими противниками. Похожее, но в связи с верой в господство арийской расы и тысячелетнего рейха, произошло с немцами в гитлеровской Германии. Как полагал преп. Исихий, пресвитер Иерусалимский (V в.), бесы уводят нас «всегда лживым мечтанием» [7, 182] (курсив наш. – В. К.).

Большевики нашли нечто в русском сердце (в том числе с помощью возбуждения «лживого мечтания»), и переключили его с режима упования, пусть и частичного, на православную веру в режим социального «пламенного мотора», причем с крайним насилием и жестокостью по отношению к колеблющимся и «социально чуждым». И Россия отправилась уже не к Царству Святого, а скорее, к «царству» лукавого.

Новые герои как бы не были инородными пришельцами: крупнейших большевиков, включая Ленина, Бердяев назвал, вероятно ошибочно, «типически русскими людьми». Но эти «типически русские люди» повели себя как невиданныепалачи и не останавливались ни перед чем, следуя своим идеям. Например, В.И. Ульянов-Ленин написал: «Провести беспощадный массовый террор против… попов» [11, 54]. И решительно реализовывал вместе с «товарищами» подобные масштабные изуверские проекты. Потрясают, в частности, массовые расстрелы священнослужителей на Бутовском полигоне Москвы. Есть ли им оправдание? Или их нужно не замечать, вспоминая достижения СССР?

Большевиков вел яростный антихристианский морализм (демонофания), мощно проистекавший из веры в народ, пролетариат и коммунистическую идеологию; вело яростно-энергийное (деятельностное) начало. Не о них ли сказал св. Иоанн Кронштадтский: «У человека страстного и совесть грешная, и свобода растленная, а у иного – и совсем сожженная» [21,