Автор почти забытого пасторального романа «Галатея» (1585), после 12 лет скитаний по андалусскому захолустью, Сервантес явно нуждался в читателях-критиках своего нового, только что законченного (в 1603 г.?) творения. И у него еще не было врагов в литературных кругах трех соперничающих друг с другом столиц. Он вполне мог дать прочесть рукопись «Дон Кихота» любому из сонма литераторов, толпившихся у трона Лопе, а то и самому Лопе, с которым в свое время, еще до отъезда в Севилью в 1587 г., поддерживал добрые отношения. Но в «один миг», и именно где-то в первой половине 1604 г., недруги у Сервантеса появились. По крайней мере, им стал Он, «чудо природы»… Этого было достаточно, чтобы врагами стали почти все… Из рукописного текста «Хитроумного идальго…» (еще не снабженного ни прологом, ни посвятительными стихотворениями, написанными в августе 1604 г.) Лопе уяснил, что Сервантес имеет собственное – и достаточно критическое! – представление о достоинствах и недостатках «новой комедии», о показной учености ее творца. Поэтому и Лопе, и поэты из его свиты отказались поддержать автора романа о «хитроумном идальго Ламанчском» своими «посвятительными» стихотворениями. В прологе в ДК 1605 (а пролог в книгах XVI–XVII вв. – главное место битвы писателей с литературными, да и личными, врагами), где имеется много почти открытых сатирических выпадов против Лопе, автор рассказал о том, какой он нашел выход из положения.

Таков же и пролог к ЛК, в котором содержатся самые оскорбительные прямые выпады против Сервантеса. Но, судя по многим приметам, его написал совсем не тот человек, которому принадлежит основной текст по крайней мере «пятой части» романа, а сам Лопе и / или кто-то из литераторов его круга36. У автора пролога и автора основного повествования – разные цели: пролог должен уязвить Сервантеса и защитить Лопе, повествование – по максимуму развлечь и развеселить читателя, а заодно внушить ему веру во всесилие и снисходительность к заблудшим душам Матери Божией: мотив розария («росарио») – «розы» молитв во славу Девы Марии37, особо близкий Лопе-доминиканцу, возможно, мог быть вписан в текст первой главы, как и в другие части ЛК, на самой поздней стадии «сотворения» – редактирования ЛК самим «редактором». Вместе с тем соседствующий с ним мотив чудесного вмешательства Девы Марии в жизнь заблудшего грешника, на котором построена новелла «о счастливых любовниках», – традиционный сюжет житийной литературы, мог привлечь не только монаха-доминиканца (каковым формально стал Лопе в 1612 г.), но и монаха-мерседария Габриэля Тельеса – Тирсо де Молина.

Судьба последнего в 1600-е годы была также связана с Толедо, где драматург прожил (с небольшими промежутками: ссылки, разъезды по делам Ордена) более десяти лет – вплоть до 1615 г.: здесь, став монахом Одена милосердия (1601) и будучи в 1606 г. рукоположен в священники, он продолжил начатые в университете Алькала-де-Энарес богословские и гуманитарные штудии, а также начал писать прозу и сочинять пьесы, следуя заветам создателя «новой комедии».

Лопе и Тирсо, несомненно, встречались в Толедо, который, как уже говорилось, Лопе сменил в 1610 г. на Мадрид, но о котором никогда не забывал.

Публикация ДК 1605 стала событием, не столько ущемляющим самолюбие Тирсо, сколько стимулирующим его творческую активность: знатоки творчества создателя «Севильского озорника» согласны в том, что «Дон Кихот» был одним из любимых, часто цитируемых и перерабатываемых Тирсо чужих текстов (ему принадлежат 12 пьес на донкихотовские сюжеты). Так что первоначальным стимулом для сочинения «продолжения» ДК 1605 для Тирсо стало не сведение каких-либо личных счетов с Сервантесом