Но Яшка только смотрел вперёд, изредка останавливаясь, если Рекс загораживал ему путь.

– Он играет только с кошками, – сказала Анна Ивановна, хозяйка пёсика. – Вот с котом нашим они хорошо живут, играют вместе.

– А сколько ему лет? – спросила я женщину.

– Я даже не знаю, – ответила Анна Ивановна.

– Как это? Почему?

– У меня он живёт уже одиннадцать лет, а я его взяла большим.

– Как? Кто-то отдал его взрослым?

– Нет, не отдал.

И Яшкина хозяйка рассказала такую историю.

– Иду я как-то на рынок. Знаете, где сейчас борцовский зал, был когда-то рынок.

– Да, я помню это время, – ответила я.

– Да… Иду я, значит, на рынок и вижу: по дороге машина едет, потом останавливается недалеко от меня, открывается дверь и из неё выбрасывают собаку. Дверь захлопнулась, машина уехала, а пёс сел на обочине. Грустный такой, скулил, когда упал: ударился, наверное. Сидит, ничего не понимает. Я подошла к нему и говорю: «Ну что, пойдёшь со мной?» Пёс посмотрел на меня, серьёзно так посмотрел, но побежал прочь.

Ладно, думаю, не хочешь – как хочешь. А утром я снова пошла на рынок. Там, на площадке перед зданием рынка, торговали молоком из «Былины». Знаете, был такой совхоз или фермерское хозяйство, не знаю, как точно назвать его. Так вот, иду я и вижу: сидит собачка, что вчера выбросили из машины, возле дороги. Народу утром мало, никто не обращает на неё внимания.

Подошла я и говорю: «А теперь пойдёшь со мной?»

– А он что? – нетерпеливо спросила я.

– Что он? Опять посмотрел на меня и пошёл за мной следом. Оголодал, видно, замёрз ночью-то. Я сказала ему, что буду звать его Яшкой. С тех пор и живёт. Старый уже, как и я сама.

У меня тогда другой пёс ещё жил – Стёпка, пудель небольшой. Так тот взял его под свою защиту, играл с ним, и Яшка очень полюбил его. Так вдвоём везде и ходили.

Старушка помолчала, глядя вниз, вероятно, воскрешая картины прошлого. Яшка стоял рядом, давая возможность Рексу обнюхать его по всем собачьим правилам. Сам Яшка тоже напоминал джек-рассел-терьера, только с длинной шерстью, спутанной, неряшливо свалявшейся клочками по бокам.

– Стёпка тогда был уже немолодым, болел часто, – продолжала Анна Ивановна. – Идёт по улице и вдруг упадёт и затрясётся весь. Страх! Я его к ветеринару водила, так Яшка всю дорогу нас сопровождал. Ветеринар назначила уколы, лечение. Но Стёпа был уже довольно стар и умер. Яшка по нему тосковал… Скулил иногда. Собака, а добро помнит.

Рекс приставал к Яшке, вызывая его на игру. Но старичок не поддавался на уговоры и потрусил дальше. Старушка, попрощавшись, пошла следом.

Рассказ старой женщины тронул меня до глубины души. Жаль было этого Яшку, такого безропотного, маленького, но умеющего сильно любить.

На перекрёстке складывалось всё так, что вполне могло закончиться даже трагедией. Впрочем, трагедия, замечу, причислена к высокому жанру, ей обязательно сопутствует какая-нибудь причина, недоброе какое-нибудь предзнаменование, которое всем своим недоброкачественным, злонамеренным действием намекает на то, что ожидается непоправимое и что в этой исключительной неизбежности нет решительно никакой разумной надежды на спасение.

Прёт, к примеру, Ferrari по неровной дороге, и ты понимаешь – понятно всем, – что добром такое не кончится, так как дорога неровная, за рулём пьяный, а Ferrari ворованное. Чёрт такого подери, а Ferrari жалко.

Тут ничего такого не было. Машинки на красный остановились. Старушка на зелёный пошла. Сразу было понятно, что это где-то не у нас. Кто из «наших» будет ждать, пока старая черепаха зебру перепашет. Ясно – никто!