– Как тебя зовут?

– Иван, – он повторил несколько раз, ломая барьер языков.

– Иоанн? – удивился Моше.– Еврейское имя. Ты еврей?

– Вроде нет, – Иван пожал плечами, вспоминая свою татаро-тамбовскую родословную. У него был длинный нос, но скорее в свидетельство любопытного нрава, нежели семитских корней.

– Ты пойдёшь с нами в Малану? – спросила девушка с душистым именем Кармель, и сама она была румяная с тяжёлыми влажными волосами, собранными в пучок, и влажными большими губами. Она иногда приобнимала рыжего, но так смотрела на Ивана и на Моше, что, казалось, готова была приобнимать всех мужчин на свете.

– Что это – Малана?

И они рассказали ему про деревню Малана, что в нескольких километрах от Наггара, и на два километра выше. Нет туда дорог, транспорт не ходит, и пройти можно только козьими тропами, резко набирая высоту. Через леса кедров и камней. Деревня живёт аскетично. Маланцы мнят себя потомками армии Александра Македонского, не позволяют трогать ничего – ни дома, ни храмы, ни – Шива упаси, – людей.

– Чем же они занимаются? – спросил Иван.

– Делают гашиш.

– Все? Вся деревня? – удивился он.

– Абсолютно. Делают. И курят. Так и живут. Скот там пасти негде, всюду горы, растить нечего – очень суровые зимы, почвы мало. Зато повсюду – кусты.

– Вы идёте туда курить? – спросил Иван, уже зная ответ.

– Ну и поглядеть на них. Они реально древние.

– Культура, – протянула Кармель.

– Пока не наступили дожди, надо успеть, – заключил Моше.

Через день они вышли на тропу в Малану. Моше уже был в ней год назад, и вёл отряд. Он шёл быстро, не делая привалов.

Худые и немного нескладные с виду, они все оказались крайне выносливы, и хотя курили сигареты, но не задыхались. Наверное, – решил Иван, – израильский табак делается из табака, а не из бумаги, как у нас.

Отставала только Эсти. Онатихо жаловалась на живот.

– Идите, я вас завтра догоню в Малане.

Остальные думали не долго, и отстающую решено было оставить. Иван внутренне возмутился – девушка одна, в диких горах! Он решил составить ей компанию. Да и ноги его горели огнём, а всё – от шляпы до кроссовок насквозь вымочил пот.

Эсти пожала плечами.

– О-кей.

Ночь в горах – это вакуум тишины. За день они поднялись выше облаков, и увидели звёзды. Иван собрал хвороста и развёл костёр.

Эсти сидела на большом камне и делала зарисовки. Облитые звёздной плазмой на сухом кедре сидели огромные орлы. Птицы не боялись человека.

– Тебе хватает света? – спросил он, подойдя.– Ты рисуешь в темноте.

– Мне один раввин посоветовал учиться рисовать руками, не отвлекаясь глазами на лист.

– Разве так возможно?

– Есть два холста, – сказала она, – в голове и снаружи. Их надо уравновесить, и достигнешь гармонии.

Иван достал из рюкзака шаль и укрыл ей плечи. Эсти запрокинула голову и поглядела на него. Ему захотелось поцеловать её в рябые щёки. Её лицо не выражало ничего, она казалась восковой. Из воска можно лепить, что угодно. И он взял её за талию и придвинул к себе.

– Ты что это? – ровно спросила Эсти.

– Согреемся вместе? – предложил он.

– Давай лучше расслабься, – и она протянула ему самокрутку.

– Это травка?

– Да, нарвали прямо у гостиницы. Ты очень тяжёлый, она тебя облегчит.

– Но я не хочу. Я вообще не сторонник этого, – сказал Иван, отпуская её талию.

– Почему? – так же ровно спросила она.

– Это не приводит ни к чему хорошему. Просто вредно… не знаю. Грех.

Эсти усмехнулась без улыбки.

– Вот вы меня удивляете. Двойные стандарты. Значит, переспать с девушкой и разойтись на следующий же день – это приводит к хорошему. Это не грех. А взять у природы, что она даёт – грех. Так что ли?