Я уставилась на нее.

– Где?..

– Ты могла бы постелить в большой комнате на полу. Ведь вы не против, Павел Анатольевич?

Павел Анатольевич был очень даже за. А я начинала медленно беситься и смотреть на часы. Скоро, скоро вернется муж… Сомневаюсь, что ему понравится неожиданное соседство.

Тут в кухню вальяжно зашел кот. Серый красавец, наша фамильная, можно сказать, драгоценность. Пожалуй, единственная.

– О, а вот и хозяин, – проронил Павел Анатольевич, и обратился к коту. – Простите, как к вам обращаться?..

Кот повернулся.

Павел Анатольевич окинул нас торжествующим взглядом.

– Знаете ли, вы, – начал он, – что если посмотреть коту на спину в определённую точку чуть ниже холки, то даже если он спит, обязательно проснется и повернет голову? Так-то!

«Мда, – подумала я,  – глубокие научные познания».

– А чем вы занимаетесь, Павел Анатольевич? – спросила мама.

– Ну, сейчас, голубушка, я уж на пенсии, а когда-то был газетным корреспондентом.

– Ах, – всплеснула руками мама, – А Полиночка тоже пишет!

– Как интересно, – взглянул на меня гость, – и что же?

– Разное, – огрызнулась я, исподлобья глядя на языкастую маму. Та стушевалась.

– Я работал в московской газете «Последние известия» почти двадцать лет. Знаменитейшее было издание! Заметнейшее! – Продолжал он, нимало не смутившись. – В шестидесятые годы нас посещала сама Белла Ахмадулина. Ах, какая была женщина! Я был, знаете, видный мужчина, даже не без симпатичности, и она, бедняжка, в меня совсем влюбилась. Но я тогда был женат, и у меня только что родился первый сын, и я не мог, не мог… Понимаете, – я не мог! – вскричал он в пафосном отчаянье. – Тогда я поцеловал ее, а она написала мне стихи:

Дождь в лицо и ключицы,
и над мачтами гром.
Ты со мной приключился,
Словно шторм с кораблем.

– Простите, – возмутилась я, – но ведь эти строки посвящены ее мужу, Евтушенко!

– О нет-нет, вы ошибаетесь! Это историческая неточность.

– Но ведь оно написано в пятьдесят пятом!

Этот аргумент на мгновение смутил гостя, и он забормотал:

– Проклятая стариковская память… Может, не это? Что-то там было… Эх, Белла, Белла, прости меня, идиота… Впрочем, не важно. Самым интересным был эпизод, когда в редакцию пришел Гагарин. Вы знали о том, что первым человеком, побывавшем в открытом космосе был вовсе не он?

– А кто же? – ахнула мама.

– Уж не вы ли? – усмехнулась я.

– Нет, – просиял Павел Анатольевич. – Это был дядя Вася.

Мы в замешательстве смотрели на него.

– Кто-кто? – переспросила я тихо.

– Дядя Вася. Манекен. С его помощью проверяли, насколько правильно работают системы на кораблях. Не запустишь ведь живого человека на непроверенном корабле в космос, особенно если он – Гагарин!

– Справедливо, – согласилась я. Признаться, этот странный человек начинал вызывать во мне неподдельный интерес.

– Обычного манекена, одного из тех, что выставлялись в магазинах готового платья, одевали в скафандр с полным обмундированием, и сажали в кабину. А потом, соответственно, вытаскивали оттуда. За ноги. Звали его дядей Васей. И вот однажды этот момент засекли двое каких-то местных служащих. Что могли подумать люди, видя, как из кабины вытаскивают человека за ноги и волокут по земле? Конечно, что это труп. Ну, они и позвонили к нам в редакцию. Ох, и скандал же был, могу я вам сказать. Мировая космическая гонка! А тут – труп, втихушку вытаскиваемый с корабля! Шутка ли дело? Вот тогда-то и пришел к нам на интервью сам Гагарин. Глаза у него были такие – ясные и холодные, как будто он выпил весь космос, и наполнился им до самого лба.

А мы уже давно выпили весь свой чай, и Павел Анатольевич, извинившись, отлучился в туалет. Вернувшись, он печально сказал: