Впереди было еще двое полноценных суток отдыха, но Палыч решил не терять времени и начал расслабляться непосредственно после дежурства. Средством расслабления послужила пара больших бокалов крепкого пива под копченые крылышки, после которых усталый виртуоз слесарного мастерства задремал, классически, перед телевизором, поклевывая сканворд. В холодильнике мерзли, позванивая в такт, еще две заветные бутылочки. Жена ушла утром на суточное дежурство. Дети уехали в гости к теще. Жизнь была прекрасна…

Из сего блаженного состояния Палыча бесцеремонно выдернуло дребезжание звонка. Он открыл глаза – за окном сумерки, по телевизору суд сменился сериалом, действительно звонили – кто-то настойчиво желал войти.

Соседу понадобился ключ от подвала. А подвал Палыча и соседа находились в общем коридорчике, закрытом железной дверью. Похлопав по карманам куртки, пошарив в прихожей, Палыч расстроил себя и соседа тем, что тот не сможет открыть подвал сию секунду, что придется сбегать в кочегарку и забрать связку из рабочей куртки. Групповое расстройство решили погасить огненной водой, за употреблением коей Палыч убедил соседа, что ключ именно сегодня не нужен, что в подвал можно будет спуститься с утра вдвоем, но за связкой, тем не менее, он пойдет сегодня. С чем умиротворенный сосед пошел домой, а Палыч с неудовольствием оделся и побрел на работу.

В кочегарке шла очередная фотосессия. Сияли лампы. Покачивались в потоках теплого воздуха отражатели и ткани фона. Раскрашенные модели с роскошными невообразимыми сооружениями из их собственных волос, чуть прикрытые прозрачными лентами и бусами, шествовали по цементным полам, зависали на фоне открытых дверок котлов, взбирались на сплетения труб. Щелкали затворы, и вспышки озаряли закопчённые своды местного филиала городских теплосетей – рождались шедевры фотографии в стиле ню, изысканные и неповторимые сочетания кошмара городской отопительной системы с красотой женского тела. Интерьеру Вовкиной кочегарки предстояло занять достойное место на обложках дорогих специализированных журналов и стать предметом обсуждения экспертов такой специфической области, как обнаженка.

И тут, во всю эту сказку сунулась небритая, защищённая от близкого контакта перегаром, физиономия Палыча. От увиденного его, будто ураганом, вынесло из дверей и усадило в ближайший сугроб. Бедный слесарь тряс головой и хлопал глазами. Вовка тем временем встал в дверях:

– Ну и чего тебе?

Все еще ошеломленный, слесарь выдохнул:

– Ключи я… Ключи взять… Что это тут у тебя делается, а!?

– Сам не видишь – фотосъемка… Иди, бери свои ключи.

Слесарь поднялся из сугроба, вошел. Свет ослепил его, еще больше ослепляло обилие и красота женского обнаженного тела. Он пытался не смотреть… но глаза сами поднимались от пола – прелестные ноги, бедра, колыхание грудей под прозрачной тканью притягивали. Одна из девушек стояла совсем близко, сморщила нос, когда Палыч проходил мимо. Так под тихий смех и любопытные взгляды слесарь прошествовал… до умывальника, вымыл руки и пошел обратно. В дверях его опять встретил Вова:

– Забрал?

– А…! Что!? Что забрал? А, да ключи… Дай куртку мою, куртку…

Вовка принес его куртку, Палыч сгреб ее под мышку и, неожиданно вспомнив, что он старше, а соответственно, умнее и ответственнее, погрозил Вовке пальцем перед носом:

– Ты это, смотри, бордель тут развел… Я расскажу начальнику, да… расскажу.

Вовка хмыкнул, пожал плечами и захлопнул дверь в кочегарку. Сказка исчезла.

Сказать, что Палыч за свои годы голых женщин не видел – видел, конечно. И картинки в журналах, эротика в советском кино в малых дозах выдавалась населению, и нынче дома у него на кабельном канал для взрослых имелся. Только все это как-то более прозаично-физиологически. Слесарь брел домой, в ушах звучал все тот же тихий смех, перед глазами сплетались цветные полосы, как у сына на мониторе, и не покидало ощущение прикосновения к чему-то недостижимо прекрасному, чему у Палыча не находилось цензурного определения.