Город тоже никак не засыпал. Беззаботно перешагнув первую половину ночи, грохоча музыкой и завлекая гостей в рестораны, он просто выжимал из суток все, что можно. Днем, среди работающих и спешащих по делам людей любой всегда впишется в эту неизбывную, ритмичную обыденную суету, ощущая себя ее частью. Ночью, если не в праздной компании, ты бесконечно одинок. Темнота отрезает тебя от всего мира, таит в себе глухую угрозу, дает понять, насколько ты мал и беспомощен.

Асаф с трудом узнавал улицы, которые днем знал, как свои пять пальцев. Ноги снова принесли его к дому, к запаркованной машине. Он сел и поехал на работу.

В магазин его не пустили. Слишком рано, объяснил удивленный коротышка с ресепшен. Еще бы он не удивлялся, раньше одиннадцати утра Асаф никогда не начинал работать. Тем более в пять часов ночи. В пять часов утра. Утра!

Ночь уже утратила свою чернильность. Серый сумрак, серое непрозрачное небо, сливающееся где-то недалеко с морем. Вода выглядела, словно жидкая ртуть, казалась невозможно холодной и неприютной. Асаф брел по мощеной дорожке вдоль непривычно пустынного пляжа. Дорожка взбиралась на холм, внизу оставались пляжи с остывшим за ночь песком, топчаны под зонтиками из кокосовой соломы. Теперь их шляпки были слева, почти под ногами. Никакой музыки. Голосов. Шума кухни. Звуков машин. Живая тишина, мерный шелест моря и безветрие.

Дойдя до дайвинг-центра, увидел скамью. Сел и уставился на чернеющие вдали, за металлическим проливом, горы большого острова. Они казались ненастоящими, плоскими, вырезанными из бумаги, приклеенной аппликацией на серый картон неба. Никак не вязались с той громадой, что были на самом деле.

Под ногами в траве включился автополив. Запах легкого дождя, прибивающего тонкую невесомую пыль к земле. Тот самый, что он не мог вспомнить… Что-то неуловимо изменилось. Асаф перевел взгляд на темные перья облаков, застывшие над силуэтами гор. Снизу перья окрашивались золотым, словно их на глазах макали в невидимое ведро с краской. Все больше и больше. К золотому добавилось розовое, пролилось на макушки гор, между которыми показался бок огромного солнца. Оно не светилось нестерпимо, его жар пока был только обещанием. Асаф боялся моргнуть – и пропустить миг, как золотистый с розовым ободком диск станет виден целиком. Он не заставил себя ждать. Вынырнул, оторвался от макушек гор, сжался, как упругий резиновый мячик, золото поглотило розовое. Будто какой-то механизм прибавил мощность, увеличил концентрацию. На это маленькое новорожденное солнце, неудержимо рвущееся вверх, уже невозможно было смотреть.

Асаф выдохнул. Ему казалось, что он сейчас разгадал какую-то важную давнишнюю тайну, которая жила глубоко в нем и ждала, когда он доберется до нее. Он понимал, что вряд ли кому ни будь сможет об том рассказать, и вряд ли кто поймет, о чем он, но было все равно. Только что, на его глазах, стерлось все, что было до, и новый день начался чистым и ярким.

– Только представь, что это каждый раз происходит немного иначе… – Наверное, он и не удивился, что, Лия тоже здесь. Все, что происходило, никак не могло обойтись без нее. Улыбнулся, не отрывая взгляда от горизонта, спросил:

– И ты смотришь расцветы всю свою жизнь?

– Ага. Ищу, где увидеть. В городе солнце появляется над домами уже взрослым, сосредоточенным и светлым. Такого, как тут, большого, тяжелого, теплого спросонья, нигде больше нет.

В ее голосе тоже слышалась улыбка. Асафу хотелось обернуться, но что-то внутри подсказывало: «Обернешься, и все растает, рассыплется.». Все потом. Извиниться еще раз, подарить то, что она хочет, приготовить лучший в жизни кофе… Потом, когда солнце станет совсем взрослым и светлым… а пока, если не можешь уже смотреть на него, смотри на воду, отгадывай, кто там сейчас, в глубине…