– Хочу тебя безумно.

Букет упал на пол, рассыпался, Всеволод распахнул халат Элины, начал целовать шею, грудь, опустился на колени и замер.

Зазвонил телефон в кармане пиджака, но он не спешил отвечать.

– Я хочу, чтобы ты ее свела.

– Ты о чем? – Элина сделала вид, что не поняла фразы.

– О ней, когда я вижу ее, мне хочется лично содрать ее с твоей кожи.

Всеволода, как истинного педанта, раздражали некоторые мелочи, он мог на них зациклиться, и тогда весь былой настрой к чему-либо пропадал. Вот и сейчас это случилось снова, как только он видел эту татуировку, пропадал не только настрой, но и эрекция, а с этим у него никогда проблем не было.

– Нет. Когда и что сводить, а также набивать на своем теле, решаю я сама. И ответь уже на звонок, раздражает.

Девушка отошла, откинув за плечо длинные рыжие волосы, они блеснули в солнечных лучах, запахнула халат и ушла на кухню есть пиццу. Откусила большой кусок, зажмурив глаза, начала жевать.

Нет, это ее татуировка, она закрывает тот самый шрам от аппендицита, но она со значением и тайным смыслом. Небольшой шрам закрывал след от медвежьей лапы.

Стравинский не мог знать, почему именно лапа и почему именно медвежья, они познакомились позже зимнего и такого горячего романа Элины. Так что пусть катится к черту со своими просьбами и желаниями.

Всеволод ушел, что-то сказал, поцеловал девушку в макушку, Элина не расслышала, пусть говорит, что хочет, вечером ее уже не будет в городе, а вернется она совсем другим человеком.

Как же порой мы, не зная того сами, идем в руки к своей судьбе, но все равно бываем не готовы к встрече с ней.

Тимофей Медведев не любил суету больших городов.

Он не мог понять причину происхождения этой нелюбви, не хотел копаться в себе и анализировать, не любил – и все. Может быть, потому что с большим городом был связан не совсем удачный период его жизни, а может, потому что как раз тот самый большой город не принял его.

Москва встретила жарой и своей привычной суетой. Пробки, пробки, пробки. Все куда-то ехали, и этому не было конца. Это была малая часть того, что мужчина не любил, а еще Медведев устал, почти шесть часов за рулем, и все для того, чтобы попасть из одной пробки в другую.

И зачем он только согласился на эту конференцию? Так и не согласиться не мог: главврач ясно дала понять, что кроме него некому. Можно было, конечно, поломаться, встать в позу, но радовало и грело душу то, что нужно потерпеть всего пять дней, а дальше отпуск.

Поерзал на сиденье, задница устала жутко, хотелось выйти из машины и пойти пешком, и неважно, как далеко. Хорошо еще, что работал кондиционер, а то можно было приехать на регистрацию участников потным вареным вареником.

Навигатор показывал жирную красную линию в три полосы и еще пятьдесят километров до точки прибытия.

Нет, не любил Медведев столицу, да, все было красиво, ярко, чисто, Москва жила своей, только ей известной жизнью, и каждый, кто попадал в ее жерло, должен был принять этот уклад. Не верила Москва слезам, соплям и не принимала слабостей, а слабаков выплевывала перемолотыми.

– Да чтоб тебя… Вот же сука…

Движение тронулось, но не успел Медведев перестроиться в другой ряд, что просил сделать регистратор, как его подрезал красный «порше», внедорожник дернулся, чуть не создав ДТП. Не хватало еще застрять здесь до ночи, даже ладони вспотели и пот побежал по вискам.

Медведев хотел выйти, взять из-под сиденья биту и сделать отбивную из водителя «порше», но телефонный звонок его отвлек, а звонило начальство.

– Алло, да, я слушаю, – ответил нервно, сжимая руль, матерясь сквозь зубы.