Гарри с нетерпением ждал последнего года в школе Святого Беды, хотя прекрасно представлял, как сильно изменится его жизнь, если их с друзьями дороги разойдутся: Джайлза – он сам не знал куда, Дикинса – в Бристольскую классическую, а ему самому, если он не сумеет получить стипендию там же, вероятно, придется вернуться в Мерривуд, а затем, в четырнадцать лет, бросить школу и искать себе работу. Он пытался не думать о последствиях провала, хотя дядя Стэн никогда не упускал возможности напомнить ему, что всегда можно устроиться в порт.

– Мальчишку с самого начала не следовало отпускать в эту хваленую школу, – постоянно твердил он Мэйзи, когда та ставила перед ним миску с кашей. – Там его научили слишком много о себе думать, – добавлял он, как будто племянника не было рядом.

Гарри не сомневался, что Фишер охотно согласился бы с точкой зрения дяди, но, с другой стороны, он давно уже пришел к выводу, что у дяди Стэна и Фишера было много общего.

– Но ведь нужно же дать Гарри возможность расти над собой? – возражала Мэйзи.

– Зачем? – не уступал Стэн. – Если порт был хорош для меня и его старика, почему он недостаточно хорош для него? – заключал он с уверенностью, не оставлявшей места для споров.

– Может, мальчик умнее нас обоих, – предполагала Мэйзи.

Это заставляло Стэна на мгновение замолчать, но после новой ложки каши он находил, что ответить.

– Смотря что ты имеешь в виду под умом, – заявлял он. – В конце концов, ум уму рознь.

Затем он отправлял в рот очередную ложку, но больше ничего не добавлял к этому глубокому суждению.

Слушая, как дядя раз за разом каждое утро проигрывает одну и ту же пластинку, Гарри разрезал свой тост на четыре части. Он никогда не высказывался в собственную защиту, поскольку было очевидно, что Стэн уже все решил насчет будущего племянника и его ничем не поколебать. Чего дядя не понимал, так это того, что его постоянные издевки лишь побуждают мальчика усердней заниматься.

– Не могу околачиваться тут целый день, – напоследок сообщал Стэн, особенно если чувствовал, что проигрывает спор. – Кое-кому из нас нужно и работать, – добавлял он, поднимаясь из-за стола.

Никто не утруждался возражениями.

– И еще одно, – спохватывался он, открывая кухонную дверь. – Разве никто из вас не заметил, что мальчишка размяк. Он теперь даже не вылизывает мою миску из-под каши. Одному богу известно, чему его учат в этой школе.

И дверь захлопывалась за его спиной.

– Не обращай внимания на дядю, – пыталась успокоить Гарри мама. – Он просто завидует. Ему не по душе, что все мы так гордимся тобой. И даже ему придется запеть на другой лад, когда ты получишь стипендию, как твой друг Дикинс.

– Но в этом-то все и дело, мама, – вздыхал Гарри. – Я не такой, как Дикинс, и уже начинаю задумываться, стоит ли игра свеч.

Все смотрели на Гарри в молчаливом недоумении, и тут впервые за долгие дни заговорил дедушка.

– Жаль, что мне не выпало возможности пойти в Бристольскую классическую школу, – сообщил он.

– И почему же, дедушка? – сорвался на крик Гарри.

– Потому что в этом случае нам не пришлось бы все эти годы жить с твоим дядей Стэном.

Гарри с удовольствием разносил по утрам газеты, и не только потому, что это давало ему повод ускользнуть из дому. Со временем он познакомился с несколькими постоянными покупателями мистера Дикинса, причем некоторые из них слышали, как он поет в церкви Святой Марии и махали Гарри рукой, когда он заглядывал к ним, а другие предлагали ему чашку чая или даже яблоко. Мистер Дикинс предостерег его, что при доставке ему стоит опасаться двух собак; к концу второй недели обе начинали вилять хвостами, когда он спрыгивал с велосипеда.