Да и притомился.

Пусть другие служат… неволить Гостомысла не стали.

Отбыл он поместье сожженное восстанавливать, и сестрицу с собою забрал. Сказывали, что женился в самом скором времени, причем не на княжне или графинюшке, которых ему сватали во множестве, спеша заручиться через него царскою милостью, но на девице вовсе худородной.

А Горислава… что с нею стало, Лешек не знал.

…дочку Вышняты он заприметил и без матушкиного намеку. Уж больно та выделялась среди прочих девиц вовсе недевичьею статью. Была высока. Стройна, едва ль не до прозрачности худощава. Да и во всем облике ее имелось нечто инаковое, заставлявшее прочих девиц в стороне держаться.

Надо будет познакомиться поближе…

- Надо, надо, - поддержала императрица. Выходит, вновь заговорил вслух? А матушка знай, усмехается, только взгляд презадумчивый. И о чем думает, Лешек понимает распрекрасно: такими людьми, как Гостомысл Вышнята не бросаются.

И раз решил он с царем замириться – а иначе б и дальше в глуши своей сидел – так тому и быть… может, сестра не стала императрицею, так хоть дочка корону примерит?

Лешек вздохнул.

И ягодку принял. Сунул в рот и скривился: и вправду кисла она была, что доля царская.

[1] По сути личная охрана государя и государыни. В их обязанности входила круглосуточная охрана императрицы, сопровождение ее во время пеших прогулок, вояжей и выездов.

8. Глава 8

Глава 8

…устроили Лизавету в комнате не сказать, чтобы большой, но чистой и светлой. Окошко выходило в сад, правда, в ту часть его, которая казалась вовсе одичалой, ибо клумбы с газонами и лабиринтами расположены были по другую сторону дворца, но Лизавете так понравилось даже больше.

В комнатушке – она и вправду ненамного больше тетушкиной, вот удивительно, что в царском дворце имеются и этакие скромные покои – нашлось место для кровати с балдахином, ноне подвязанным атласными бантами, махонького туалетного столика и вполне себе удобного с виду кабинетного стола со многими ящичками. Лизавета не удержалась и сунула в них нос. Нашла, правда, лишь бумагу, перья и чернила. А еще запас свечей и восковые палочки.

Преумилительно.

А если…

Она воровато оглянулась на двери, даже выглянула наружу, убеждаясь, что коридор пуст, и вернулась к трюмо. Уселась. Провела ладонью по теплому дереву… наборное и хитрым узором сделано, будто переплелись светлые и темные ниточки.

Красиво.

За таким и писаться должно легче… о чем? А хоть бы о встрече, как и планировала. Не статью, так, коротенькую заметочку.

Она вытащила лист. Погладила. Придавила чернильницей – массивной, из темного агата вырезанной, дома этакой красоты у нее не было, возникло даже преподлейшее желание сунуть чернильницу в чемодан, но Лизавета себя преодолела.

Перышко покусала – так ей всегда думалось легче.

И…

В дверь постучали.

- Войдите, - вздохнула Лизавета, перо откладывая. Успеется… глядишь, еще впечатлениев набежит, раз уж ее за ними отправили.

Вошла девчонка совсем юных лет, присела неуклюже и, глядя в пол, пробормотала:

- Меня туточки… к вам отправили… служить.

Говоря по правде, Лизавета растерялась. Оно-то, конечно, с прислугою сталкивалась, но большею частью с чужой, к которой приходилось искать особый подход. А вот чтобы служили самой Лизавете… и как себя вести положено?

Девчонка стояла, все так же пол разглядывая. Лизавета тоже посмотрела, на всякий случай: пол был хорош, паркетный, узорчатый и натерт до блеска. В комнате, если принюхаться, до сих пор запах воску ощущался.

- Я… рада, - сказала Лизавета, положивши руки на коленях.

Спину выпрямить.

Подбородок поднять… матушка манерами ее озаботилась, да и в Университете этикет преподавали, к превеликой, казалось тогда, печали.