Иногда у меня появляется ощущение, что все мы находимся внутри некоего квантового эксперимента, словно в компьютерной игре. И игроков в этом эксперименте не так уж и много, как могло бы показаться. Есть настоящие, относительно каждого участника – «свои», как я их называю. Но большинство людей для нас – просто программы, зачастую шаблонно или небрежно прописанные. Эти программы создают собою мир каждого игрока, и он бродит среди них, словно неприкаянный, в поиске «своих». Между небом и землей, верой и неверием, – будто бродячий дух. А когда два таких человека встречаются и узнают друг друга, видя в найденном частичку себя, то вокруг возникает другой мир, качественно нового уровня, со своим особым невербальным языком, понятным лишь им двоим. Вот с этого момента и начинается настоящая игра, в которой они – главные персонажи и существуют лишь друг для друга.

Уезжая с Лисой на станцию, мы уничтожили все следы своего пребывания в этой реальности. Засыпали землей костровища и яму для пищевых отходов. Закидали еловыми ветками примятый палаткой пятачок. Наш пятачок. Радуга на небе появляется, ничего не разрушив, и исчезает, ничего не оставив. Разве что немного от самой себя, до следующего возвращения.

Вот и кончилось лето. Я сижу на кухне своей хрущевки. Несмотря на то, что сейчас еще август, мое лето уже ушло. Непрерывное звучание барабанов, бубнов, дарбук, маракасов, мисок и ложек, на которые ориентируешься, когда ищешь дорогу к лагерю, сменилось рокотом холодильника, заглушаемым орущим из динамиков в комнате драм-н-бэйсом. Звуки, которые встречают и провожают, будят и укладывает спать, меняются на звуки, которыми пытаешься заглушить другие звуки. Период блаженного ничегонеделанья, неторопливых разговоров у костра, беспричинной радости и обострения любви ко всем и вся сменяется на ежедневную гонку в тщетной попытке накопления эфемерных социальных баллов в существующей системе координат. Славное язычество – на двоичную систему счисления. Все меняется, лишь только ты пересекаешь границы большого города, и мы сами в первую очередь. Знаю по опыту, через пару дней чувство легкой досады пройдет. Москва затягивает в свой водоворот и очень быстро начинает щедро стимулировать каждое твое правильное, по ее мнению, действие.

С Лисой мы распрощались на Ленинградском вокзале, договорившись созвониться завтра – сразу, как только наша городская жизнь войдет в колею. Войдя в квартиру, поздоровавшись с Герой, который уже стоял в дверях, и забрав у него ключи, я сразу же завалился спать. И вся тяжесть бытия навалилась на меня утром – сразу же после пробуждения. В почтовом ящике обнаружились квитанции на коммунальные услуги за прошедшие пару месяцев. Похоже, Гера даже не подумал туда заглянуть. Денег после поездки практически не осталось. Холодильник также не ломился от яств. Однако, угол кухни был целиком заставлен пустыми пивными бутылками. «Похоже он здесь просто бухал» – подумал я, взял из шкафа большую клетчатую холщовую сумку и почти до верху наполнил ее пустой тарой. Спустился вниз, дошел до мусорного контейнера и выкинув бутылки направился к ближайшему гастроному, где озадаченно завис перед входом считая мелочь. Денег хватило бы разве что еще на несколько бутылок. Словно синоптик на лентикулярные облака, на мое упадническое настроение подтянулся какой-то бомжик:

– Шо братуха, похмелье?

– Да, не, просто не задалось, – отмахнулся я.

– А у меня оно, похмелье, – как-то обреченно сказал бомж и плюхнулся рядом на бордюр.

В кармане завибрировала мобилка. Это был Гера: