Лиса пустила фотографии тигрят по кругу и вопросительно посмотрела на меня.

– Прикольно, – сразу откликнулся я, – меня слово «месяц» впечатлило. Вот это уже погружение, оптимальный срок, не то что на день-два прискакать, поверхностно пощелкать и умчаться с искаженной информацией.

– Вооот, – радостно протянула Лиса, – гонзо-журналистика, участие – это то, что я считаю единственно правильным подходом.

Она отделила еще стопку фотографий и начала рассказывать о маленькой школе для детей камбоджийских нелегальных мигрантов в тайских джунглях, где она преподавала детям основы английского. А затем про деревню слонов в Аюттайе. И про вьетнамских рыбаков и пекарей в Лаосе. Я был впечатлен проделанной работой. Причем проделала это девчонка, которая на десять лет младше меня и еще только-только начала осваивать профессию. Сколько энергии, упорства и желания докопаться до сути. Когда Лиса закончила, я предложил сходить к нам – посидеть попить чай. Она легко согласилась:

– Почему бы нет? А ты расскажешь мне о своей работе?

– Конечно. Правда и рассказывать тут особо нечего: снимаю изо дня в день различные темы для новостной ленты. Протесты, награждения, презентации, спорт. Я универсал, за все берусь.

Тут, конечно, я малость покривил душой, сказав, что универсал, а не то, что в агентстве мне сливают сомнительные съемки – именно те, которые штатники не взяли в работу. Тут нет выбора, дают съемку – берешь. Бывает даже так, что приносишь отснятое, а эта съемка уже не нужна. Отработал впустую, и никто это не оплатит. Все просто: если хочешь работать на нас – снимай молча. Не нравится? Поищи другого работодателя. Но зачем об этом рассказывать симпатичной девчонке…

– Да, Лиса, я – универсал, – сказал я.

– Круто, – просияла Лиса, – жутко, интересно, наверное. А я не публикуюсь. Снимаю, печатаю, учусь, но обратной связи, к сожалению, никакой. Хотела было сунуться в одно агентство, но увидели – молодая девушка – и сразу отказали. Россия дико патриархальна. Сплошной сексизм.

Я вздрогнул. Надеюсь, Катя сдержит обещание и ничего Лисе не расскажет. Мы подошли к моей стоянке. У костра сидел Васек. И снова один. Я пока так и не видел остальных обитателей нашего маленького лагеря, – ни Славика, ни Светы с Кириллом.

– Василий, это Лиса, Лиса – это Василий, – представил я их друг другу. И мы уселись у костра.

– Пейте чай, я только что заварил, – показал Вася на котелок.

Мы разлили дымящийся чай по кружкам и уставились в потрескивающий огонь.

– Какая же магия этот огонь, правда? – тихо спросила Лиса.

– Не то слово, – ответил Вася и подкинул еще толстых сухих веток.

– А что для тебя Радуга? – спросил я Лису.

– Хм, Радуга, – она задумалась, – Радуга – это счастливое место между концом и началом. Мы здесь и сейчас, а за пределами поляны ничего нет, лишь наша безумная фантазия. И мы находимся именно там, где и должны быть, и с тем, с кем нужно. Это состояние души, магия, место встречи. Это не описать словами.

– Но ты прекрасно это описала, – сказал я, отметив про себя, как в ее карих глазах, отражая свет костра, забегали искорки.

– Спасибо, Дим.

– А ты что думаешь? – спросила Лиса у Васи, – что такое Радуга?

Вася помешал угли и повернулся к нам:

– Радуга – это секта нудистов-извращенцев, которые устраивают ночные вакханалии, – выдал он, и мы все дружно рассмеялись.

– Пойдем к центральному костру на вакханалию? – спросил я, глядя на Лису.

– Конечно пойдем, – весело ответила она.

– А я тут накурюсь и на огонь повтыкаю, – пробормотал Вася, – я люблю огонь, могу целую ночь на него смотреть. Индейцы считали, что огонь – тоже живой. Для него строить дом нужно: выкопать яму, обложить по краям ее камнями или илом. Правильно кормить – сухими дровами. А вы вот хабчики с фильтрами кидаете.