Рыцарь нахмурил брови, обдумывая услышанное.

– Не могу сказать, что со всем этим согласен, добрый сэр, – ответил он. – Вы ведь назвали созданий Тьмы – и с ними все ясно. Единственная возможность привести их к Свету – язык меча, о котором мы с вами так недавно говорили.

Лис спиной почувствовал, как позади него забеспокоился Лесобор, прислушиваясь к разговору.

– Ясно, – боярин улыбнулся. – Ясно, что за защитнички могут получиться под боком. Лис покачал головой. – С такими защитничками, подчас и врагов не надо – такого могут наворотить в наших землях.

– Поясните свои слова, гер, – голос рыцаря подернулся ледком.

– А что тут непонятного? – прищурился десятник. – Будете рубить тех, кто хоть капелюшечку для вас рожей не вышел? Так понимаю?

– А как иначе? – не понял фон Оуштоф. – Только так и можно спасти людей.

– А скажи-ка мне мил человек – как так вышло, что тебе пришлось дать клятву сию? – прищурился Лисослав, разглядывая его лицо Рудольфа. – Как докатился до жизни такой? Я ведь помню, кто ты есть – рыцарь из богатой семьи, со своим двором и дружиной. Какой тебе толк в этом?

– За грехи мои был покаран свыше проклятием род мой. Я в этих землях многое сотворил на службе у князя вашего.

– Ты повторяешься, друг мой. С тем же подходом грехов нахватал, ведь так? – уточнил боярин. – Кровь лил нещадно, в страстном желании понравиться Господу нашему, Иисусу Христу. И сейчас то же самое собираешься творить? На этих же землях? Не приходило в голову, что обильное кровопускание и проклятие – суть дело и последствия его?

Впервые благодушное лицо рыцаря, словно черной тучей накрыло:

– Я не делал ничего предосудительного! И не о том говорил.

– Может и не о том, – кивнул боярин. – Однако ж, заметь – не я теперь в грехах каюсь, и обеты даю, так ведь?

Это уже было похоже на оскорбление. Рыцарь зарычал, хапнул ручищей за пояс, где обычно висел его меч, да только оружие остались у отроков за дверью. «Резок. Святославу любы такие». Не было у Лиса к немцу враждебности, в отличие от вошедших дружинных, поднявших шум. Вон и Оттар хищно ощерился, как волк для прыжка.

– А ну тишина! – грозный бас посадника Веха, легко перекрыл, поднявшийся было, шум. – Вы в гостях у меня! Как смеете? Лис!

«Ишь, гордый какой?». Мгновение-другое боярин и рыцарь мерили друг друга грозными взглядами. Поединок! Насмерть с этим заносчивым! Сей же час. «Вот где можно будет дать волю рукам. Сеча – вот где его место!»

Усы боярина воинственно встопорщились, рука сама чесалась по мечу – давненько он не испытывал такого гнева! «С чего бы это? – пришла мысль, – В своих бедах невиновного винишь? Что бы сказал Святослав на такую выходку?» Стало стыдно.

– Прости, Верхуслав Ратиславович, – первым громко повинился богатырь Черномора. – Не желал вреда и урону чести твоей. И ты прости, рыцарь – урону чести семьи твоей не желал и не желаю.

И сел.

Рыцарь остался стоять. Он думал долго и тяжко – так что красивые, соболиные брови грозно сшибались в смертном поединке на переносице. Глухо, тяжело отмолвил:

– Твоя правда, боярин. Прости. Ради бога нашего Иисуса Христа – прости. То гордыня – злейший враг настоящего рыцаря. Она пускает корни в душу, коверкая помыслы чистые. Седьмой смертный грех.

– Бог простит, боярин, – великодушно кивнул Лис, пошевелив усами. Кажется, рыцарь был славным малым, а драка откладывалась, хоть и настрой был прескверный и зарубить кого-то – рука по-прежнему чесалась.

– Чертовы сопли, – проворчал второй присутствующий немец – Роллон, из дружины Рудольфа. – Язычников и дикарей – всех под корень надо – они погибель для доброго христианина, и раз он защищает, то…