Царицы, ищущей смысла.

В книге на каждой странице

Золотые да красные числа.

Отворилось облако высоко,

И упала Голубиная книга.

А к Царевне из лазурного ока

Прилетела воркующая птица.

Царевне так томно и сладко, —

Царевна-Невеста – что лампадка.

У царицы синие загадки —

Золотые да красные заставки.

Поклонись, царица, Царевне,

Царевне золотокудрой:

От твоей глубинности древней —

Голубиной кротости мудрой.

Ты сильна, царица, глубинностью,

В твоей книге раззолочены страницы.

А Невеста одной невинностью

Твои числа замолит, царица.

14 декабря 1902

Все кричали у круглых столов,

Беспокойно меняя место.

Было тускло от винных паров.

Вдруг кто-то вошел – и сквозь гул голосов

Сказал: «Вот моя невеста».

Никто не слыхал ничего.

Все визжали неистово, как звери.

А один, сам не зная отчего, —

Качался и хохотал, указывая на него

И на девушку, вошедшую в двери.

Она уронила платок,

И все они, в злобном усильи,

Как будто поняв зловещий намек,

Разорвали с визгом каждый клочок

И окрасили кровью и пылью.

Когда все опять подошли к столу,

Притихли и сели на место,

Он указал им на девушку в углу,

И звонко сказал, пронизывая мглу:

«Господа! Вот моя невеста».

И вдруг тот, кто качался и хохотал,

Бессмысленно протягивая руки,

Прижался к столу, задрожал, —

И те, кто прежде безумно кричал,

Услышали плачущие звуки.

25 декабря 1902

Покраснели и гаснут ступени.

Ты сказала сама: «Приду».

У входа в сумрак молений

Я открыл мое сердце. – Жду.

Что скажу я тебе – не знаю.

Может быть, от счастья умру.

Но, огнем вечерним сгорая,

Привлеку и тебя к костру.

Расцветает красное пламя.

Неожиданно сны сбылись.

Ты идешь. Над храмом, над нами —

Беззакатная глубь и высь.

25 декабря 1902

Я искал голубую дорогу

И кричал, оглушенный людьми,

Подходя к золотому порогу,

Затихал пред Твоими дверьми.

Проходила Ты в дальние залы,

Величава, тиха и строга.

Я носил за Тобой покрывало

И смотрел на Твои жемчуга.

Декабрь 1902

На обряд я спешил погребальный,

Ускоряя таинственный бег.

Сбил с дороги не ветер печальный —

Закрутил меня розовый снег.

Притаился я в тихой долине —

Расступилась морозная мгла.

Вот и церковь видна на равнине —

Золотятся ее купола…

Никогда не устану молиться,

Никогда не устану желать, —

Только б к милым годам возвратиться

И младенческий сон увидать!

Декабрь 1902

Она ждала и билась в смертной муке.

Уже маня, как зов издалека,

Туманные протягивались руки,

И к ним влеклась неверная рука.

И вдруг дохнул весенний ветер сонный,

Задул свечу, настала тишина,

И голос важный, голос благосклонный

Запел вверху, как тонкая струна.

Декабрь 1902

Запевающий сон, зацветающий цвет,

Исчезающий день, погасающий свет.

Открывая окно, увидал я сирень.

Это было весной – в улетающий день.

Раздышались цветы – и на темный карниз

Передвинулись тени ликующих риз.

Задыхалась тоска, занималась душа,

Распахнул я окно, трепеща и дрожа.

И не помню – откуда дохнула в лицо,

Запевая, сгорая, взошла на крыльцо.

Сентябрь – декабрь 1902

Андрею Белому

Целый год не дрожало окно,

Не звенела тяжелая дверь;

Всё забылось – забылось давно,

И она отворилась теперь.

Суетились, поспешно крестясь…

Выносили серебряный гроб…

И старуха, за ручку держась,

Спотыкалась о снежный сугроб.

Равнодушные лица толпы,

Любопытных соседей набег…

И кругом протоптали тропы,

Осквернив целомудренный снег.

Но, ложась в снеговую постель,

Услыхал заключенный в гробу,

Как вдали запевала метель,

К небесам подымая трубу.

6 января 1903

Я к людям не выйду навстречу,

Испугаюсь хулы и похвал.

Пред Тобой Одною отвечу,

За то, что всю жизнь молчал.

Молчаливые мне понятны,

И люблю обращенных в слух:

За словами – сквозь гул невнятный

Просыпается светлый Дух.